– …Тогда я ее обнял. Она спрашивает: «Ты чего?» Я говорю: «А я того хочу, чего ты, Катя, сама хочешь…»
В другом углу пожилой солдат рассказывал что-то веселое всем, кто желал его слушать:
– Как это вы, говорит, и пьете и работаете. У меня, говорит, давно бы голова упала. А мы – ничего. Проснулись рано и сели поправлять головы.
– …Утром простился и пошел, – медленно продолжал тот, что рассказывал о Кате. – Обернулся. Она у окна стоит. Смотрит, значит, как я ухожу. Лицо у ней белое, печальное…
…Мы вернулись на НП дивизии. Я дежурю ночью у телефонов – сплю сидя, подперев кулаками голову.
– Примите почту!
Просыпаюсь и вижу ботинки, заляпанные землей, обмотки. Поднимаю глаза – девушка протягивает мне пакет с большой сургучной печатью.
– Распишитесь.
Я расписываюсь. Забрав свою тетрадку, она медлит. Замечает на столе пачку табака.
– Можно? – Ловко сворачивает цигарку, лизнув языком, заклеивает и садится на топчан. – А нам на днях чулки выдали фильдеперсовые, ленинградские. Представляете? Это еще довоенные. А вам?
Челка из-под пилотки спадает на ее тоненькие брови. Закинув ногу на ногу, покачивая ботинком, она дымит, наслаждаясь покоем и женским обществом. Замечает на столе раскрытую книгу, говорит с упоением:
– У меня дома в Торжке книги замечательные. «Дитя порока» – пятьдесят выпусков. «Роберт Гайслер». Зачитаешься! Ну, мне пора, – поднимается она, докурив. – Деревня Манюшино где, не знаете? – Она достает из планшета карту-двухсотку. – Вот она где, видите – километров семь будет.
– Вы ночью хорошо ориентируетесь?
– Да, дойду. Я чего боюсь: идешь-идешь, а из-за куста вдруг немец.
Она одернула гимнастерку, сдвинула назад кобуру.
– Счастливо вам.
– И вам также.
* * *
На рассвете загрохотала артиллерия, начался бой.
Я выскочила из блиндажа. В лесу вздрагивали деревья. Возле кухни боец рубил дрова. Он воткнул топор в землю, сел, поджав ноги, весело озираясь, прислушиваясь.
– Угадай, хорошая, кто так сидит? – крикнул он мне. – Башкир на плоту вниз по течению едет. Знаешь? А-ай, все знаешь! Слушай, слушай!
На опушке леса забила батарея, замелькали вспышки огня.
Боец вскочил на ноги, поднял топор, замахнулся и что есть мочи принялся в восторге рубить дрова.
…Дивизия выбила немцев из трех деревень и продвинулась вглубь на семь километров.
Мы движемся за наступающими частями мимо почерневшего танка с сорванной башней, разбитых немецких повозок. Дух захватывает от победы.
За дорогой – неподнятое поле, изрытое гусеницами танков; брошенные каски; рощи и перелески, спаленные огнем артиллерии; балка, петляющая издалека наперерез дороге; она то пропадает с глаз, то вдруг взметнет за поворотом ветви разросшихся в низинке деревьев.