— Второе условие невыполнимо, — ответила наконец Фа Ло Ше.
Едва она успела произнести эти слова, произошло чудо, в которое мне не вполне верится даже сейчас, поскольку оно больше похоже на горячечный бред, нежели на действительность.
Не знаю, что мне подсказало, когда смолк голос-колокольчик, бросить взгляд на Райму, но я это сделал.
Ее широко открытые глаза неподвижно смотрели мимо меня, на лакированный шкаф с изображением Кали. Но потайная дверь Фа Ло Ше была закрыта! Я резко повернулся.
Очень медленно — дюйм за дюймом — она открывалась. И вдруг створки резко распахнулись. Из темноты появились две фигуры. Первым вышел Си-Диах и, повернувшись к лакированным дверям, немедленно опустился на колени; второй, нубиец, распростерся ниц рядом с дакойтом.
И, наконец, в дверях возник некто, чья внешность навсегда запечатлелась в моей памяти.
Это был очень высокий старик, высохший до такой степени, что у меня немедленно возникла ассоциация с мумией. Впрочем, рост его на первый взгляд не был так уж заметен, потому что он сильно сутулился, опираясь на толстую палку. На нем было свободное черное одеяние, напоминающее рясу, и маленькая черная шапочка, венчавшая огромный высохший желтый череп. Я подумал, что мозгом такой величины может обладать либо сумасшедший, либо гений. Лицо его, сплошь покрытое морщинами, напомнило мне сморщенную величавость мумии фараона Сети, лежащей в Каирском музее.
Однако глубоко посаженные глаза сверкали таким яростным зеленым пламенем, от всей фигуры этого немощного с виду старика исходила такая сила, что я самым натуральным образом почувствовал, как у меня мороз пошел по коже, будто и в самом деле передо мной появился давно умерший фараон.
К счастью, меня эти запавшие властные глаза полностью игнорировали. Их твердый взор, равнодушно миновав коленопреклоненных слуг, остановился на Фа Ло Ше. Затем раздался свистящий голос, описать который я не берусь.
— На колени, ничтожная воровка, когда я стою!
Я повернулся. Меловая бледность залила персиковые щеки Фа Ло Ше, ее гордая головка поникла. И она… начала опускаться на колени.
Я был потрясен, но в следующее мгновение произошло нечто, потрясшее меня ещё больше. Каким-то нечеловеческим усилием Найланд Смит, спеленатый, будто мумия, поднялся на ноги. Сквозь тропический загар, сохранившийся на его лице, тоже проступила бледность.
Опять раздался свистящий голос:
— Приветствую вас, мистер Смит. Садитесь, пожалуйста.
Зубы Смита были стиснуты так, что по скулам катались желваки. Однако он сумел взять себя в руки и спокойно ответил: