- Книжки! Книжки несет! - зашумели дети.
Акулина внесла пакет, напустила со двора холоду, натащила валенками снегу.
- Ух, пане! - вздохнула она, поправляя платок. - Чтоб их холера взяла! Вот вам еще и записка.
- А ты не ругайся, дура. Пошла вон!
Акулина сгорбилась и вышла.
- Ну вот, - сказал учитель, - получайте то, чего так хотелось вашим родителям. Тутай белярусске элемэнтаже "Зорька". Кто из вас уже умеет читать?
Даник оглянулся. Да и оглядываться не надо - и так слышно, как заговорил, поднял руки весь класс:
- Я! Я! И я!..
- Почти все, - проворчал пан Цаба. - Ну что ж, по крайней мере меньше придется морочить себе голову.
Он помолчал.
- А кто же вас научил?
Оказалось - кого отец, кого мать, кого старший брат, а троих - Яна Буслика, Влодзимежа Чарадойлу и Шимона Мамоньчика, как называл их учитель, научил Малец.
- Ты? - переспросил пан Цаба. - А ну встань!
Даник встал с колен и обернулся к классу.
- А кто тебя научил?.. Ну, чего в землю смотришь?
Сивый молчал, исподлобья поглядывая на учителя.
- Не скажешь? Думаешь, я сам не знаю? Иди обратно в свой угол!
Даник повернулся и привычно стал на колени.
Он не сказал, не назвал своего настоящего учителя. И не скажет. Не Цабе об этом рассказывать!
Четыре месяца прошло с того дня, как у них в Голынке, как и во всех окрестных селах, состоялся сход, на котором крестьяне потребовали от панов школу на родном белорусском языке.
В то воскресенье в классе было полным-полно. За столом сидели пан Цаба, еще два каких-то пана из местечка и пан полициант. Не кто иной, как он, Даников друг Микола Кужелевич, показал панам большой, сложенный вдвое лист бумаги. На этом листе было написано то, что называется таким необыкновенным и, должно быть, очень могучим словом
ПРОТЕСТ.
- "Мы, крестьяне деревни Голынка, - читал
Микола, - заявляем протест против того, чтобы
наши дети учились на неродном языке, и требуем,
чтоб у нас открыли белорусскую школу..."
Даник знал: не кто другой, как он, Микола, писал этот протест. А подписала его вся деревня - из конца в конец. Даже солтыс Марко Полуян подписал. Молчал, выжидал, а все-таки подписался. Весь большой лист исписали кто карандашом, кто чернилами, кто фамилию поставил, а кто - крестики. Где-то там, среди первых, стоят и мамины три креста. Под ними рукой Миколы написано: "За неграмотную, по ее просьбе, подписался, - а еще ниже, рукой Даника, - Д.Малец".
На сход в школу ребят не пустили. Даже от окон Цаба отгонял. Окна были открыты, и все слышно было издалека. Впрочем, Даник притаился за березой перед окном и самое важное видел.