Выглядело это достаточно прозаично, но для непосвященного слушателя могло казаться фантастическим – концерты в самых дорогих гостиничных номерах города!
Тут ему везло, его гостями оказывались мы с друзьями и от этого его пребывание в Ленинграде вполне выглядело, как сплошной концерт. Круглые сутки!
Любил он в эти часы устраивать уроки сцена-речи и сцена-движения. Выглядело это совсем как в театральном институте на подобной кафедре и имело интересный побочный эффект – ни Майк, ни Борис ничего для себя из этих уроков не вынесли, а скорее наоборот.
Во всяком случае сам Боря в очередной раз отшатнулся от этого не совсем любимого слова (имеется ввиду – театр) в его профессиональном понимании. Но Осетинский пыхтел и старался изо всех сил, вкладывая в каждое своё движение и жест столько значимости, что хватило бы на целую съёмочную группу.
Не переводились напитки, не переводились песни, ни на секунду не прерывалось время в тех комнатах, окнами на Финский залив с какого-то высокого этажа…
Ну а за тем опять была Москва. Были странные концерты, которые он мог позволить себе устраивать, как известный в те годы кинематографист. Выглядело это так.
Он снимал кинотеатр с целью проведения своего авторского вечера, а на него звал гостей, т.е. нас.
Сам же такой вечер выглядел как «Вечер киносценариста Олега Осетинского». Выглядел весьма условно. Он выходил к публике и произносил одну только фразу:
«Меня вы и так все хорошо знаете, так что я говорить сегодня ничего не буду, а пусть поиграют тут мои друзья…»
И уходил в глубь сцены, где располагался его стол и кресло. Мы же и по отдельности, и вместе с Майком, в интерьере Олега Евгеньевича, отчаянно музицировали, за что он изредка в знак дружеского расположения подносил тому или другому из нас то стакан чая, то чашку кофе, а то и неплохого коньяка, что было не так и уместно, но и не столь отвратительно, как могло показаться на первый взгляд.
Концерты проходили весело и при полном, до откровенной давки, аншлаге. Длились бесконечно долго, и не, смотря ни на что, доставляли удовольствие и нам и публике. Игралось легко, слушатель ликовал.
Говорят до сих пор этот ярчайший «московский муравей» считает Бориса Гребенщикова своим учеником, а «Аквариум» – продуктом его фантазии и воплощением его трудов, о чем не забывает с постоянством фавна напоминать средствам массовой информации. Пусть говорит!
Это только придает очередную волну значимости, тому что тогда происходило. Должно же и кино принимать нас за своих, если за такового держит Осетинского!
И оно принимало… Правда в случае с Осетинским до самого кино дело по-счастью не дошло, но могло бы и дойти… Скоро Осетинский отошел от кинодел, а заодно и от нас…