Первым заговорил Гарри:
— Слушай, Лес, не обращай внимания на старого филина. Что он понимает? Я хочу сказать, что эти доктора, когда им нечего сказать, всегда рекомендуют покой. Надо же им как-то оправдывать свои гонорары. Мы можем ехать столько, сколько надо. Мне это никак не повредит. Какой у тебя план?
— Думаю, нам стоит придерживаться северо-восточного направления. Не знаю, как тебя, но меня немножко утомило это чудовищное пекло. К тому же там цивилизация, там большие города, там можно затеряться. Да и работу найти проще.
— Да, работу… — вздохнул Гарри. — Наверное, ты права. Только кто возьмет меня, неудачника из даже не второсортной, а пятьесортной газетенки…
— Ты не неудачник! — возмущенно перебила его Лесли, но он невозмутимо продолжил:
Не говори о том, чего не знаешь. Я самый настоящий неудачник. За последние пять лет я не написал ни строчки, стоящей чернил, потраченных на это.
— Ха! Ничего удивительного. О чем можно было писать в этом ужасном, занюханном Эль-Дентро?
— Если у человека есть что сказать миру, он скажет об этом, — твердо возразил Гарри.
— Правильно. Но о чем говорить в парализующей разум и чувства провинциальной атмосфере? И кому? Кроме того, такая жизнь засасывает. Так что, может, этот мерзавец Грязный сделал первое в жизни доброе дело — оказал тебе услугу.
Он изумленно посмотрел на нее. Такая мысль как-то не приходила ему в голову.
— А что? — пожала плечами Лесли, заметив его взгляд. — Уверенный в себе человек всегда сможет начать все заново, выбравшись из наезженной колеи.
О да, она была права, надо признать, совершенно права! Единственная сложность заключалась в том, что он как раз и не был уверен в себе. Дженни унесла с собой его уверенность, его твердость, его целеустремленность, оставив лишь полупустую оболочку, которую только по привычке продолжали называть Гарри Джодци.
Несколько лет он даже не задумывался о том, что принесет с собой новый день. Ему это было глубоко безразлично. Он каждое утро отклеивался от мокрой от пота простыни, натягивал джинсы и майку и отправлялся в ту конуру, что гордо именовалась редакцией «Вестника». Отсидев у телефона восемь-девять часов, поднимался и усилием оставшейся в его распоряжении воли вытаскивал себя на улицу и кое-как коротал несколько часов, прежде чем вернуться в темный и душный пенал, который считал своим жильем. Вернуться лишь затем, чтобы погрузиться в тяжелое забытье, отделяющее день сегодняшний от дня завтрашнего…
А ведь если поразмыслить трезво и здраво, почему, собственно говоря, он докатился до такого состояния? Неужели только потому, что женщина предпочла ему другого мужчину и ранила его гордость?