— Я надрываюсь в Германии, подставляю свою шкуру, чтобы ты могла таскать брюлики, ездить на «Тойоте» и греть жопу в соляриях, а ты мне наставляешь рога.
— Ты что говоришь? Какие рога?!
— И рога наставляешь с моим же корешем, — не слушая ее возражений, продолжил он. — Что же за проститутки вокруг все! Никому нельзя верить. Только себе… Только себе…
— Ты говоришь чушь!
— Да? — удивленно посмотрел он на нее, и она увидела, что на него вновь накатывает схлынувшая было волна ярости. — Ты что думаешь, Глушак — лох? Я лох, да?
— Никто этого не думает. Только тебе наговорили что-то на меня.
— А это что? — Он потянулся к «дипломату», открыл его и извлек из его чрева пачку фотографий. — Это что — фотомонтаж, чудо техники? Или правда?
— Ты… — теперь пришло время ей задыхаться от негодования. — Ты… Ты следил за мной.
— Попросил ребят присмотреть.
— Ах ты… — Она взорвалась. — Ах ты, сволочь!
— Что?
— Ни секунды больше… — Она схватила сумку и бросилась в прихожую, натягивая туфли. — Ноги не будет… Чтобы я еще…
Он несколько озадаченно посмотрел на нее и поинтересовался:
— Ты куда?
— Куда угодно. Хоть на вокзал жить.
— Во, тебе там самое место. За сто рублей отдаваться будешь хачикам.
— Ты… — Она потянулась к замку. Но он схватил ее за плечи, оттащил в комнату, резко толкнул на диван.
— Сидеть здесь!
— Ну давай. Избей меня. А лучше убей, да! Я же с тобой не могу тягаться, с боксером хреновым! Убей! — заорала она, швырнув в него сумку.
— Хватит орать, как мартовская кошка, — устало произнес Глушко. — Нет, ну какая шлюха…
— Во-первых, у нас ничего не было. Просто встретились. Пригласил посидеть. Но ничего не было.
— Конечно, пионерская организация, — хмыкнул Глушко, вдруг ощущая, что ярость окончательно ушла. — Кстати, там пара фоток — хоть сейчас в «Русский порнограф».
— А ты про своих шлюх забыл? Каждую неделю новую заводишь. Какую-нибудь мисску поганую с конкурса областного в лифте отодрать — тут ты герой!
— В лифте? — Он озадаченно почесал тяжелый подбородок.
— А меня запер в клетке! Ты давно со мной в постели кувыркался, котик? Вспомни! Все твои дела поганые. Мы же нигде вместе не бываем, кроме фуршетов! Ты хочешь, чтобы я была монахиней, да!
— Ну да, — кивнул Глушко. — Каждый мужчина мечтает, чтобы женщина в постели была проституткой, а с другими-монахиней.
— Вот именно. — Она почувствовала, что инициатива переходит в ее руки. — Ты же…
— Все, заткнись, — устало произнес он.
— Но…
— Заткнись, или хуже будет. — Он подошел к бару, открыл его. Внутри зажегся свет, призывно манили яркими этикетками полтора десятка бутылок. Он достал бутылку виски и прямо из горла отхлебнул приличный глоток, запил все это баночным пивом из холодильника под баром. — Иди, спи. Утро вечера мудренее.