— Берегите знамя, капитан. Это самое дорогое, что у вас есть. Если не сумеете сохранить, полк расформируют…
Какой там полк! У Стрельцова осталось полтора десятка бойцов, почти все из них имели ранения. Конечно, можно было предположить, что оставшиеся в живых люди станут потом костяком полка, который пополнят свежими силами и опять отправят на фронт. Но, скорее всего, учитывая малочисленность личного состава, их могли просто влить в состав другого подразделения. Последнее было наиболее предпочтительным для них. Никому не хотелось отправляться в тыл и ждать, пока их полк пополнят новыми бойцами и командирами. Это заняло бы слишком много времени, а люди хотели воевать, драться с ненавистными захватчиками, топчущими их землю. Им было, за что ненавидеть тех, кто уже больше года пытался завоевать их Родину. Впрочем, до своих надо было еще добраться …
За Кравцовым тащил на своих дюжих плечах ручной пулемет рядовой Михеев. Чуть отставали от него сержант Востряков и его напарник, рядовой Мельников, худенький паренек, ушедший на войну практически со школьной скамьи. Они тащили противотанковое ружье, из которого в последнем бою подбили четыре танка. И еще один подбили гранатами…
Эти бойцы были из его роты, которой Стрельцов командовал до того, как вынужден был принять командование полком на себя. За ними следовали остальные — изнуренные, грязные, сереющие бинтами, пропитанными кровью…
Из всех бойцов своей роты Стрельцов особо выделял Вострякова. Его заинтересованность этим человеком возникла после одного случая, который поначалу неприятно поразил его. Однажды, во время короткой передышки между боями, он предложил Вострякову вступить в партию. Тот как-то странно посмотрел на него и сказал:
— Пустое, товарищ капитан. Не могу я в партию-то!
— Почему? — удивился Стрельцов.
— Считаю, мне ишо рановато об этом думать.
Возникшая сразу после этого разговора неприязнь сменилась заинтересованностью. Стрельцову захотелось разобраться в этом человеке, понять, что им двигало, когда он отказывался вступить в партию. Немолодой уже мужчина был неразговорчивым, все больше отмалчивался, но воевал хорошо. На его счету было множество подбитых танков и даже один самолет. На груди блестела медаль «За отвагу». Он тоже воевал чуть ли не с первого дня войны, но до сих пор оставался для Стрельцова загадкой. Что скрывалось в этой покрытой преждевременной сединой голове, какие мысли бродили в ней? Иссеченное морщинами лицо было всегда бесстрастно, и капитан не мог припомнить ни одного раза, когда бы Востряков улыбался. А в глазах светилась затаенная скорбь…