— А сколько тебе лет, Иван? — вдруг поинтересовался Стрельцов.
— Сорок два, товарищ капитан.
— Я думал, больше.
Иван пожал плечами.
— Отдых в лагерях пошел мне на пользу. Прекрасная природа, работа на свежем воздухе в любую погоду — и в дождь, и в снег, в жару и в трескучие морозы…
— А чем ты занимался до того, как попал в тюрьму?
Иван помолчал некоторое время, потом ответил:
— Был секретарем партийной ячейки в своем хуторе!
Стрельцов, удивленный до глубины души, чуть ли не всем телом повернулся к нему.
— Как же ты умудрился загреметь в тюрьму?
Иван оторвался от дороги и посмотрел на Стрельцова.
— А вам-то это зачем, товарищ капитан?
— Как зачем?.. Ну, скажем так, я хочу понять, что ты за человек, Востряков…
Иван опять вернулся к дороге, помолчал немного, потом ответил:
— До того, как я попал в тюрьму, у меня было все… В гражданскую я кровь проливал за Советскую власть, имел награды, потом в составе чоновского отряда громил банды. Вернувшись в родной хутор, стал секретарем партячейки. У меня была идея… Потом меня сняли с должности и выгнали из партии…
— За что? — удивился Стрельцов.
Иван горько усмехнулся.
— Были у нас в райкоме, как их потом обозвали, левые троцкисты. Не нравилось им, какую политику я проводил на хуторе, что прижимал кулаков, говорил правду в лицо… Может, ежели б я не попал в тюрьму, меня бы и восстановили, но…
— Так как же, все-таки, ты туда попал?
— Как?.. У меня была девушка, я ее дюже любил и продолжаю любить до сих пор. Она была дочерью кулака, его потом объявили врагом Советской власти. Защищая ее, я убил человека… Теперича вы понимаете, товарищ капитан, почему мне нельзя в партию?
— Теперь понимаю, Иван. Ну, ладно, дай нам только попасть к своим, мы что-нибудь придумаем! Воюешь ты хорошо, можно сказать, герой гражданской войны. Я добьюсь, чтобы тебя восстановили в партии!
Иван покачал головой.
— Пустое это, товарищ капитан. Не добьетесь вы ничего…
— Это еще почему? — возмутился Стрельцов.
— Потому что с тех пор, как я освободился, надо мной все время висит мое прошлое. Может, для окружающих это и незаметно, но там, — Иван ткнул пальцем вверх, — помнят об этом. И на гражданке, и на войне…
— Посмотрим, — твердо сказал Стрельцов, решив все-таки добиться своего, хотя где-то в глубине души и понимал, что Иван прав…
К утру они выбрались на шоссе, которое даже в такое раннее время было забито немецкими войсками. И Иван, и Стрельцов молчали, думая каждый о своем. Иван никак не мог понять, что подвигло его на откровенность с этим человеком. Он не любил распространяться на эту тему. Каждый раз, когда он кому-нибудь говорил о своем прошлом, отношения с этим человеком начинали портиться. Иван чувствовал, как начинали избегать его, и он, в конце концов, научился молчать. Однако Стрельцов воспринял его исповедь не так, как другие. В нем Иван нашел отклик и понимание, которых ему так не хватало все это время…