— Поднимайся, — скомандовал Бройер. — Садись на стул. Живо!
Люббе дополз до стула. Пошатываясь, он откинулся назад в ожидании очередной пытки. Перед глазами все плыло.
Бройер задумчиво посмотрел на него.
— Ты мой гость с самым большим стажем, Люббе. Целых шесть месяцев, не так ли?
Сидевший перед ним призрак пошатнулся.
— Правильно говорю? — спросил Бройер. Призрак кивнул.
— Солидный срок, — проговорил Бройер. — Приличный. Это здорово сближает. Я как-то даже привязался к тебе всей душой. Смешно такое говорить, но похоже на истину. Ведь я лично ничего не имею против тебя, ты это знаешь. Ты это знаешь, — повторил он после некоторой паузы. — Или нет?
Призрак снова кивнул. Он ждал, когда начнется следующий этап пыток.
— Это направлено против всех вас. Каждый в отдельности мне абсолютно безразличен. — Бройер многозначительно кивнул и налил себе коньяка. — Абсолютно безразличен. Жаль, я думал, ты все выдержишь. У нас оставались только подвешивание за ступни ног и произвольные физические упражнения. После этого ты одолел бы всю программу и вышел бы отсюда, ты ведь это знаешь?
Призрак кивнул. Он этого не знал, но Бройер иногда действительно выпускал из камер выдержавших все пытки узников, в отношении которых не было четкого приказа об уничтожении. Здесь действовал своего рода бюрократический подход. Кому удавалось пробиться, у того оставался шанс. Это было связано с вынужденным восхищением врагом, сумевшим выдержать такие испытания. Были нацисты, которые мыслили таким образом и поэтому считали себя спортивными людьми, а также джентльменами.
— Жаль, — проговорил Бройер. — Собственно говоря, я отпустил бы тебя с огромным удовольствием. Ты ведь проявил такое мужество. Жаль, что тем не менее я вынужден тебя прикончить. Ты знаешь, почему?
Люббе молчал. Бройер закурил сигарету и открыл окно.
— Поэтому. — Он на миг прислушался. — Слышишь? — Он увидел, как Люббе следил за ним бессмысленным взглядом. — Артиллерия, — сказал Бройер. — Артиллерия противника. Они уже на подходе. Поэтому. Поэтому сегодня ночью тебя ликвидируют.
Он закрыл окно.
— Невезение, а? — Он ухмыльнулся своей косой улыбкой. — Всего за несколько дней до того, как они вызволят вас отсюда. Действительно невезение, правда?
Ему понравилась эта выдумка; Она придавала некую утонченность этому вечеру; кусочек душевной пытки в заключение.
— А что, действительно, жуткое невезение, не так ли?
— Нет, — прошептал Люббе.
— Что?
— Нет.
— Ты что, так устал от жизни?
Люббе покачал головой. Бройер удивленно посмотрел на него. Он почувствовал, что перед ним больше уже не развалина, как минуту назад. Люббе вдруг преобразился, словно накануне имел целый день отдыха.