— Надо послать к черту очень многое, — сказал Гребер. — Я тоже об этом думал.
Кельнер принес вино и откупорил бутылку; но не налил. Склонив голову набок, он прислушивался.
— Опять начинается! — сказал он. — Очень сожалею, господа.
Ему незачем было пояснять свои слова. Через мгновение вой сирен уже заглушил все разговоры.
Рюмка Элизабет зазвенела.
— Где у вас ближайшее бомбоубежище? — спросил Гребер Марабу.
— У нас есть свое, тут же в доме.
— Оно не только для гостей, живущих в отеле?
— Вы тоже гость. Убежище очень хорошее. Получше, чем на фронте. У нас тут квартируют офицеры в высоких чинах.
— Хорошо. А как же насчет шницелей по-венски?
— Их еще не жарили. Я сейчас отменю. Ведь вниз я не могу их подать. Сами понимаете.
— Конечно, — отозвался Гребер. Он взял из рук Марабу бутылку и наполнил две рюмки. Одну он предложил Элизабет. — Выпей. И выпей до дна.
Она покачала головой. — Разве нам не пора идти?
— Еще десять раз успеем. Это только первое предупреждение. Может, ничего и не будет, как в прошлый раз. Выпей, Элизабет. Вино помогает победить первый страх.
— Позволю себе заметить, что ваша честь правы, — сказал Марабу. — Жалко пить наспех такое тонкое вино; но сейчас — особый случай.
Он был бледен и улыбался вымученной улыбкой.
— Ваша честь, — обратился он к Греберу, — раньше мы поднимали глаза к небу, чтобы молиться. А теперь — поднимаем, чтобы проклинать. Вот до чего дожили!
Гребер бросил быстрый взгляд на Элизабет. — Пей! Торопиться некуда. Мы еще успеем выпить всю бутылку.
Она поднесла рюмку к губам и медленно выпила, в этом движении была и решимость, и какая-то бесшабашная удаль. Поставив рюмку на стол, она улыбнулась.
— К черту панику, — заявила она. — Нужно отучиться от нее. Видишь, как я дрожу.
— Не ты дрожишь. Жизнь в тебе дрожит. И это не имеет никакого отношения к храбрости. Храбр тот, кто имеет возможность защищаться. Все остальное — бахвальство. Наша жизнь, Элизабет, разумнее нас самих.
— Согласна. Налей мне еще вина.
— Моя жена… — сказал Марабу, — знаете, наш сынишка болен. У него туберкулез. Ему одиннадцать. Убежище у нас плохое. Жене тяжело носить туда мальчугана. Она очень болезненная. Весит всего пятьдесят три килограмма. Это на Зюдштрассе, 29. А я не могу ей помочь. Я вынужден оставаться здесь.
Гребер взял рюмку с соседнего столика, налил и протянул кельнеру. — Нате! Выпейте и вы. Есть такое старинное солдатское правило: коли ничего не можешь сделать, постарайся хоть не волноваться. Вам это может помочь?
— Да ведь это только так говорится.
— Правильно. Мы же не мраморные статуи. Выпейте.