Гребер прикрыл за собой дверь и продолжал свой обход. Вокруг развалин реяли тени, и даже слабый ночной свет казался предательским. Он поднялся на холм, где были вырыты могилы. Предназначенную для Рейке расширили, чтобы вместе с ним похоронить и обоих солдат.
Он слышал тихое журчание воды, стекавшей в яму. Куча земли подле могилы мягко отсвечивала. К ней был прислонен крест с именами. При желании можно будет еще в течение нескольких дней прочесть, кто здесь похоронен. Но не дольше — скоро деревня снова станет полем боя.
Стоя на холме, Гребер окинул взглядом местность. Голая, унылая и обманчивая, она как бы таила в себе предательство; ночной свет все искажал: он увеличивал и скрадывал, и придавал всему незнакомые очертания. Все было незнакомо, пронизано холодом и одиночеством Неведомого. Ничего, на что бы можно было опереться, что согревало бы. Все было бесконечно, как сама эта страна. Безграничная и чужая. Чужая снаружи и изнутри. Греберу стало холодно. Вот оно. Вот как повернулась жизнь.
С кучи, набросанной возле могилы, скатился комок земли, и Гребер услышал, как он глухо стукнулся о дно ямы. Интересно, уцелели ли черви в этой промерзшей земле? Может быть, если они уползли достаточно глубоко. Но могут ли они жить на глубине нескольких метров? И чем они питаются? Если они еще там, с завтрашнего дня у них надолго хватит пищи.
«В последние годы им пищи хватало, — думал Гребер. — Повсюду, где мы побывали, им было раздолье. Для червей Европы, Азии и Африки наступил золотой век. Мы оставили им целые армии трупов. В легенды червей мы на многие поколения войдем как добрые боги изобилия».
Он отвернулся. Мертвецы… их было слишком много, этих мертвецов. Сначала не у них, главным образом у тех. Но потом смерть стала все решительнее врываться в их собственные ряды. Полки надо было пополнять снова и снова; товарищей, которые воевали с самого начала, становилось все меньше и меньше. И теперь уцелела только горстка. Из всех его друзей остался только один: Фрезенбург, командир четвертой роты. Кто убит, кто ранен, кто в госпитале или, если повезло, признан негодным к строевой службе и отправлен в Германию. Раньше все это выглядело иначе. И называлось иначе.
Гребер услышал шаги Зауэра, услышал, как тот поднимается на холм.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Ничего. Мне почудился какой-то шум. Но это просто крысы в конюшне, где лежат русские.
Зауэр посмотрел на бугор, под которым были зарыты партизаны.
— Эти хоть в могиле.
— Да, сами себе ее вырыли.
Зауэр сплюнул.
— Собственно, этих бедняг можно понять. Ведь мы разоряем их страну.