— Нет, они лежали в письменном столе у окна. В маленьком ящичке.
— Черт, я забыл их захватить. Как же я об этом не подумал? Ведь времени у меня было достаточно.
— Зато ты вспомнил о вещах поважнее. Например, о моем золотом платье. Мы подадим сегодня заявление насчет новых карточек. Теперь часто случается, что они сгорают.
— Но это же продлится целую вечность. Немецкого чиновника с его педантизмом даже светопреставление не прошибет.
Элизабет засмеялась.
— Я отпрошусь на час, чтобы получить их. Привратник даст мне справку, что дом, где я жила, разбомбили.
— А разве ты пойдешь сегодня на фабрику? — спросил Гребер.
— Обязана. Дом разбомбили — так это самое обычное дело.
— Я бы сжег эту проклятую фабрику.
— Я тоже. Но тогда бы нас послали куда-нибудь, где еще хуже. А мне не хотелось бы изготовлять боеприпасы.
— Почему бы тебе просто не прогулять? Откуда они могут знать, что с тобой вчера случилось? Ведь тебя могло ранить, когда ты спасала свои вещи.
— Это нужно доказать. У нас есть фабричные врачи и фабричная полиция. Если они обнаружат, что кто-то из нас отлынивает, его наказывают сверхурочной работой, лишением отпуска, ну, а когда и это не помогает, прописывают пройти в концлагере полный курс воспитания в национальном духе. Кто оттуда возвращается, тому уж больше не захочется прогуливать.
Элизабет сняла кипяток и вылила в крышку котелка на молотый эрзац-кофе.
— Не забудь, у меня только что был трехдневный отпуск, — сказала она. — Нельзя требовать слишком многого.
Гребер понял, что причиной был ее отец — она надеется хоть таким способом ему помочь. Это петля, которая накинута на шею каждого.
— Проклятая банда! — сказал он. — Что они с нами сделали!
— Вот тебе кофе. И не сердись. У нас уже нет на это времени.
— В том-то и дело, Элизабет.
Она кивнула.
— Знаю. У нас остается ужасно мало времени, и все же мы почти не бываем вместе. Твой отпуск кончается, и чуть не весь он ушел на ожидание. Мне следовало быть похрабрее и не ходить на фабрику, пока ты здесь.
— Ты и так достаточно храбрая. И все-таки лучше ждать, чем уж ничего не ждать.
Она поцеловала его.
— Ты быстро выучился находить верные слова, — сказала она. — А теперь мне пора идти. Где мы встретимся вечером?
— Да, в самом деле, где? Там уже ничего не осталось. Надо все начинать заново. Я зайду за тобой на фабрику.
— А если что-нибудь помешает? Налет или оцепление?
Гребер задумался.
— Я сейчас уложу вещи и отнесу их в церковь святой Катарины. Пусть это будет вторым местом встречи.
— Она открыта ночью?
— Почему ночью? Ведь ты же вернешься не ночью?