Сотник тряхнул головой, как застоявшийся конь.
— Мор и глад! Что это было?
Толкая упрямо не желавшую просыпаться Гелку в плечо, я ответил:
— Сон, всего лишь сон. — И добавил: — Ни ас'пе клив, феанни. Нет нужды в оружии, госпожа.
— Ну и ну! Вот тебе и сон! — Глан схватил котелок, приложился, проливая отвар на бороду. — Мор и глад!
Куда девалась его обычная сдержанность? Впрочем, что мне известно о человеке, прожившем зиму по соседству? Ничего почти. Даже настоящее имя узнал два дня назад.
Мак Кехта сжала виски ладонями, шепча что-то одними губами, без голоса. И ее проняло. Интересно, мы один кошмар все видели или каждый свой?
И тут проснулась Гелка. Увидела нас, всполошенных, с перекошенными лицами, и беззвучно расплакалась. Слезы ручьем.
Утешальщик из меня, как из липы рукоять для кайла.
— Тише, белочка, тише. Всё хорошо. Мы здесь… — Она кивала и всхлипывала.
— Да что ж ты плачешь? Это был сон. Всего-то… Она опять кивнула. Пришлось прибегнуть к старому доброму средству — дать отпить из котелка.
Девка зацокотала зубами о край. Больше расплескала, чем выпила. Но помогло. Вот уже и всхлипывания тише стали. Потом Гелка перевела дух, выговорила с трудом:
— Я не от страху плачу. Вот те и нате!
— А от чего же, белочка?
— От радости. Думала, не увижу вас больше.
— Ну, разве можно так? Куда ж мы денемся?
— Так-то оно так, а боязно… — И добавила совсем робко, а потому еле слышно: — Молчун… А я сидом была…
— Да ну?!
— Угу. Во сне. Это плохо? Меня Пастырь Оленей накажет теперь?
Вот дуреха. Против воли собственные страхи исчезают, когда слышишь такие наивные суждения.
— Не бойся. За что тебя наказывать? Если б Сущий за сны карал, спасенных бы не было.
Гелка вытерла нос рукавом.
— Что ты видела? — спросил я и осекся. А ну как, вспоминая, вновь разрыдается?
— Я сидом была. Мы в лесу этих, как их… болгов поубивали. Корень забрали. Тот самый. Пяту…
— Пяту Силы?
— Угу.
— Ты, белочка, если не хочешь, не рассказывай.
— Нет, чего ж. Я уже не боюсь. Жалко болгов. Они не трогали никого. Песню пели. А их…
Я бросил косой взгляд в сторону Мак Кехты. Пусть попробует ляпнуть что-нибудь навроде: мохнатые твари, высшая раса, благородные цели… Не погляжу, что ярлесса, по шее накостыляю. И за мечи взяться не успеет. Перед глазами воочию предстали окровавленные бесформенные туши… Нет, не туши. Туши у зверей. Тела болгов. И злобная радость в глазах сидов, кромсающих их плоть острой сталью. Странная раса. Всех иных за зверей держит, слова доброго не скажет, а сами что творят? Ни один зверь такого не удумает. Сидов зверями назвать — всем хищникам лесным оскорбление.