— Помнишь детишек на фактории, чистотелом мазанных?
— Помню…
— Думаешь, зачем они мазались?
— Так это… Ветрянка?
— Мор и глад! — воскликнул Сотник. — Ветрянка!
— Она. Ветряная хворь. Мы-то все наверняка в детстве переболели. А сиды в замках живут. У них наших, звериных, болезней нет. А на фактории заразилась. Тут многого не надо — ветром надуло, и всего делов.
— Что ж она так мучается, — недоверчиво протянула девочка. — Мы с сестрами, когда болели, даже по харчевне убираться не бросали.
— Вы в детстве болели, — строго сказал Глан. — Взрослых ветряная хворь не в пример злее крутит.
— Так что, она и помереть может? — опять дрожащим голосом проговорила Гелка.
— Может. Может… Но мы еще поборемся.
Стоит ли говорить, что задерживаться на месте из-за внезапной болезни Мак Кехты мы не стали? Не хватало еще какое-нибудь чудище приманить запахом костра, голосами… А то и того хуже — людей лихих.
Сотник научил меня делать конные носилки. Подобно тем, на каких, по его словам, частенько перевозят раненых воинов. Две тонкие березки связали ремнями, потом закрепили на седлах двух лошадей — Гелкиной и той, на которой ехала прежде сида. Meжду жердинками плащ натянули. Мак Кехту уложили поверх плаща и для верности ремнем через пояс прихватили. Так и в путь тронулись, двигаясь скоро и споро.
Ард'э'Клуэн, Фан-Белл, яблочник, день тридцатый, перед обедом
Высокий худой мужчина с заметной сединой на висках, одетый в светло-коричневый жреческий балахон, энергично потряс пальцами, потер ладонь о ладонь и вздохнул:
— Что ж, во имя милости Сущего Вовне, приступим.
Сидевший по другую сторону низкого ложа воин нахмурился и лишь покрепче стиснул зубы. На гладко выбритых щеках заиграли тугие узлы желваков. Его вороненую, двойного плетения кольчугу прикрывал сверху бело-зеленый табард: грудь и спина могли поспорить цветом со свежей весенней листвой, рукава — белые. С жилистой шеи свешивалась витая посеребренная цепочка с бляхой, рисунок на которой изображал распластавшегося в прыжке изюбра. Герб Ард'э'Клуэна. Вкупе с протянувшимся через грудь воина тройным позолоченным шнуром он означал немалое звание владельца, а именно — капитан конных егерей короля Экхарда.
Жрец аккуратно развернул мягкую тряпицу, извлекая амулет, выполненный в виде человеческой фигурки. Не маленький амулет — ладони три в длину. На розовато-коричневой поверхности камня — весьма дорогого орлеца, добываемого на южных отрогах Восходного кряжа, — с великим тщанием изображался рисунок внутренних органов человека — сердце, печень, желудок, легкие, главные кровеносные сосуды. Однако жрецы изрядно преуспели в деле изучения анатомии человека. Не меньше, чем вальонские мудрецы. И почему только Священный Синклит терпит этот вертеп вольнодумства в пределах Озерной империи?