Крепко зажав в кулаке записку, Лаура закрыла дверь дрожащей рукой. Двигаясь очень медленно, словно каждый шаг давался ей с огромным трудом, она подошла к новому столу — Алексу за ним так и не пришлось посидеть — и, опустившись в кресло, начала читать.
«Моя дорогая жена,
ты просила меня помнить Хеддон-Холл и добавить твое имя к моему списку забот — просила так, будто не являлась моей величайшей радостью и самой священной из моих обязанностей.
Я вынужден покинуть тебя сейчас, но не потому, что хочу этого, а потому, что долг велит мне сделать это.
Я буду тосковать по тебе, как святой тоскует по Господу, как ребенок — по матери, как мужчина — по своей возлюбленной.
Моя любовь к тебе вступила в конфликт с чувством долга, но если бы я отказался выполнить то, что от меня требуется, я перестал бы быть тем человеком, которого ты любишь.
Каждую ночь ты будешь мне сниться. И каждое утро рассвет будет напоминать мне о твоей улыбке.
Считай дни, которые мы проведем в разлуке, чтобы потом, когда у нас останутся лишь обязательства друг перед другом и перед нашими детьми, стократно возместить каждый из потерянных нами дней.
Береги себя и нашего ребенка, а я буду беречь себя.
Я лишь на время оставляю тебя, любимая. Ты должна верить, что я вернусь.
Твой навеки
Диксон Александр Уэстон, граф Кардифф».
«Алекс!» — мысленно взывала она в отчаянии, но глаза ее оставались сухими.
Лаура стояла у окна, выходившего в сад, однако ничего перед собой не видела — все сливалось в сплошную розоватую и зеленовато-желтую массу. В какой-то момент она вдруг сообразила, что думает о розах и о том, что надо поговорить с садовником: пусть, когда будет перекапывать землю под розами, добавит побольше опилок. Почему-то такие мелочи казались ей сейчас чрезвычайно важными.
Потом она долго сидела за столом, внимая звукам просыпавшегося дома. Хеддон-Холл и впрямь напоминал живое, только что проснувшееся существо. Из гардеробной доносился плеск льющейся воды — наполняли куб; по холлу расхаживала поломойка, молодой садовник спросил кое о чем молоденькую горничную, и та ответила ему грубостью на грубость… И еще мерно тикали часы на каминной полке.
В открытое окно вливался запах влажной земли, уже прогретой солнцем, — сладкий запах весеннего утра. Кроме того, в воздухе витал аромат лимона — его добавляли в состав для полировки мебели. И еще она чувствовала запах Алекса — комната по-прежнему хранила его запах…
Машинально разгладив записку мужа, Лаура положила ее на стол. Она смотрела на строчки, написанные рукой Алекса, но буквы расплывались у нее перед глазами. Ей казалось, что в душе ее что-то рушится и ломается…