Персиваль видел ее издали, он знал, что она опять пошла к памятнику, там ее всегда можно было найти. Персиваль смотрел, как она проводит ладонью по мрамору, словно прикосновением к Алексу, высеченному из камня, она могла оживить его. Не могла смириться с его смертью — ни тогда, ни сейчас, спустя месяцы.
Услышав шаги, Лаура зажмурилась, представляя, что это его шаги. Увы, она знала, что слышит шаги дядюшки.
— Я знал, где тебя найти, — с притворной бодростью проговорил Персиваль.
— Боль никогда не уйдет? — спросила она, ожидая услышать фальшивые слова утешения.
Однако ответ удивил ее.
— Время притупит боль, но чувство утраты все равно останется, — с грустью в голосе сказал Персиваль.
Она протянула ему руку, и он, пожав ее, продолжал:
— Время призвано дать нам покой, но вместо этого годы лишь подтверждают, что ничего нельзя изменить.
— Ты никогда не лжешь мне, Персиваль.
— А зачем лгать? Ты и так знаешь правду.
— Как мне это вынести?
Персиваль обнял племянницу за плечи. Как сказать, что он не знает ответа на ее вопрос? Как объяснить ей, что каждый человек идет по долине скорби своим собственным путем? Как объяснить, что единственный способ жить по-настоящему — это смириться с неизбежностью смерти?
— Просто жить день за днем, — сказал он наконец. — Вдыхать и выдыхать. Просыпаться и ложиться спать. Есть, когда испытываешь голод. Существовать, пока существование вновь не станет жизнью. Вот все, что я знаю.
— Я не могу представить жизнь без него, — проговорила Лаура, глядя на холмы Хеддона.
— Он знал, что может не вернуться, — неожиданно сказал Персиваль.
— Как это было?
— Как случилось, что он узнал об этом?
— Нет. Как он умер?
Она первый раз спросила об этом. Лаура слушала молча, и глаза ее оставались сухими. Откуда столько стойкости в этой хрупкой женщине?
— Он был на борту «Короля Георга», моя дорогая. Корабль затонул, и все, кто находился на нем, считаются погибшими.
В ее глазах по-прежнему не было слез.
— Долг, честь, мужество, — прошептала она.
Лаура закрыла глаза, и он решил, что она вот-вот заплачет.
Но она не заплакала.
Персиваль видел, как она, четырнадцатилетняя девочка, плакала, провожая Алекса на войну. Он видел слезы радости в ее глазах, когда граф вернулся. Но с тех пор, как Алекс покинул Хеддон-Холл, будучи ее мужем, она не заплакала ни разу.
— Бог одарил тебя великой любовью, Лаура, — в волнении проговорил Персиваль. — Немногие могут этим похвастаться. Тот год, что вы провели вместе, останется в твоей памяти как самое дорогое воспоминание. Но ты сможешь оценить этот дар, когда боль поутихнет, не раньше. Сейчас боль заслоняет от тебя все, и ты можешь испытывать лишь гнев.