— Я об этом догадываюсь. Дрейк — очень мнительный человек и, наверное, считает, что доверять можно только мертвецу, и то если он глубоко зарыт.
— Оставьте эти кладбищенские сравнения!
— Я не знал, что вы так чувствительны.
— Это кажется вам странным? Почему? Потому что я зарабатываю на жизнь в том же квартале, что и вы? Потому что окружена известными вам типами? Потому что мой шеф — такой человек, как Дрейк?
— В общем и целом…
— А вы сами? Вам-то что нужно в этом квартале? И какому шефу вы подчиняетесь?
— Тс-с-с, — вполголоса говорю я, потому что ее, наверное, слышно на улице. — У меня нет другого выхода. Понимаете? А такая женщина, как вы, наверное, могла бы найти себе место почище.
Мое замечание вызывает у Линды взрыв смеха.
— Место почище? Чистые места — для привилегированных, дорогой мой. Чистые места — там, по другую сторону закрытых дверей.
— Хорошо, хорошо, согласен. Только успокойтесь.
Но она уже овладела собой и заявляет хорошо знакомым мне тоном:
— Не волнуйтесь, я совершенно спокойна. Единственное, что меня беспокоило, — это ожоги, но теперь и они прошли.
Линда снова поворачивается к зеркалу и приподнимает подол — в пределах допустимого.
— Все в порядке, правда?
Я подхожу к ней против собственной воли и, уже совсем того не желая, говорю:
— Да, все в порядке.
У моей супруги исключительные физические данные…
— Вы не щедры на комплименты, — замечает она, и я вспоминаю, что поклялся не говорить ей комплиментов.
— Какое значение имеют слова…
— Никакого. Но они что-то выражают.
— Когда придет время что-то выражать, я сумею это сделать.
— Каким образом, Питер?
— Скажу в другой раз.
— Когда? Завтра? Но завтра нас уже здесь не будет, Питер.
Она, конечно, права. Сегодня — последний день нашего свадебного путешествия.
— Эта ваша песня… — бормочу я, изо все сил стараясь смотреть на родное море и чувствуя, как властно притягивает меня другая синева — зеленоватая синева ее глаз.
— Моя песня? А вы уверены, что она — только моя? А может, и ваша? Так ли вы уверены в своем «завтра», Питер?
Она наконец-то нащупала мое слабое место, эта сирена с бархатным голосом и железным характером. Потому что если я в чем-то не уверен, то именно в завтрашнем дне. Не говоря уже о послезавтрашнем.
Что ж, дружелюбно настроенное существо в зверинце Дрейк-стрит — совсем не лишнее дело, говорю я себе в качестве оправдания.
— О чем вы так глубоко задумались, Питер? О своем «завтра»?
— Именно.
— И что же?
— Ничего, — признаюсь я. — Эти ваши глаза просто не дают мне сосредоточиться.
И с отчаянием утопающего, который хватается за соломинку, я обнимаю ее стан, который, между нами говоря, под это сравнение не подходит.