Особенно нервная система пострадала. Вот и Витька: шел, шел, задумался о высоких материях — а темно-о было, — поскользнулся, упал.
А там ножичек.., стоял. Слушай, Антон, не надо милиции, а? У меня на людей в форме страшная аллергия!
Антону и самому не хотелось связываться с ментами, это было видно невооруженным глазом. Но для поддержания собственного реноме молодой хирург неуверенно промямлил:
— Ну-у.., не знаю даже…
— Вот и славно! — захлопала я в ладоши.
Проснулась Клавка. Она сонно моргала и терла глаза кулачками — А в чем дело? — сладко зевнув, спросила она. — Больной скорее жив, чем мертв?
— Да, Клавочка. Операцию уже сделали, — ответила я сестре, — и она прошла успешно.
— Отлично, — снова зевнула Клюква, пристраивая голову мне на плечо.
Я скосила глаза на Клавку:
— Слушай, Антош, она теперь все время спать будет? — Хирург развел руки в стороны, а я задала давно волновавший меня вопрос:
— Можно к Виктору пройти? Поговорить с ним надо, посочувствовать, пожалеть, если понадобится.
Повисла долгая пауза, во время которой рыжий Филиппок внимательно изучал меня. Признаюсь, я чувствовала себя микробом, за которым наблюдает любознательный ученый. И чего, спрашивается, смотрит? Живых людей, что ли, не видел? Внезапно хирург озабоченно спросил:
— Афоня, что у тебя с глазами?
— А что? — испугалась я. Все время считала, уж что-что, а глаза у меня красивые: зеленые, большие… Димка все время говорит, что мои глаза сравнимы лишь с глазами трепетной лани.
Брешет, конечно, однако все равно приятно.
Сейчас, наверное, они были покрасневшие и воспаленные, но не до такой же степени, чтобы напугать даже врача. Антон присел на корточки, показал палец и приказал:
— Следи.
Я покорно принялась наблюдать за пальцем: вправо, влево, вверх, вниз…
— В детстве головой не ударялась? — строго спросил Филиппок.
— Нет.., да… — я испугалась еще больше. — Леха Козлов пару раз портфелем врезал, у него там «Идиот» лежал. Но я ему дала сдачи! А что?
Плохо выгляжу?
— Плохо соображаешь, — Антон прекратил издеваться и сел рядом со мной. — Ну, кто, спрашивается, сразу после тяжелейшей операции, еще под наркозом может разговаривать? Ваш Виктор в реанимации и пробудет там по меньшей мере пять дней. Вот когда его переведут в общую палату, тогда и поговорите!
Казалось, решение Антона Константиновича было твердым, как алмаз, но я так жалобно смотрела на хирурга, так печально вздыхала, что сердце Филиппка не выдержало.
— Ладно, оставляйте свои телефоны. Как придет в себя, я с вами свяжусь, навестите его.
Но только в мое дежурство и не дольше пяти минут! И вот еще что: нужно как-то сообщить его родственникам… — Тут Антон растерянно посмотрел на меня, дернув бровью. Он, вероятно, ни капельки не поверил в сказку о нашем совместном детсадовском прошлом.