— Где мы? — повторил Джеральд вслед за Бет.
— Здесь, — улыбнулся Эдмонд. — Джеральд Олбарийский, ты с своей королевой отдал себя этой земле — неужто ты мог подумать, что Олбария от тебя откажется?
— Мы… умерли? — тихо спросил Джеральд.
— Не больше, чем я. — Эдмонд слегка склонил темноволосую голову. — Пожалуй, даже меньше. Со мной это случилось дважды.
— Это было… трудно? — очень тихо молвила Бет.
— Не тяжелее, чем в первый раз, моя леди, — ответил Эдмонд. — А дорогу найти даже и легче.
— Дорогу? — взгляд Бет скользнул вдоль туманной пелены, застилавшей землю.
— А вы ее не видите, — пояснил Эдмонд. — Вам еще туман глаза застит.
— Но туман только по земле стелется, — возразил Джеральд.
— Это вам только кажется, — очень серьезно молвил Эдмонд. — Его надо смыть. Ручей у самых ваших ног — наклонитесь и зачерпните.
Вода в незримом ручье оказалась обжигающе холодной, почти ледяной — но этот холод прояснял сознание, отрезвлял мысли. Джеральд и Бет, не колеблясь, опустились на колени и зачерпнули полные пригоршни.
Эдмонд на миг закрыл глаза. Пусть не он, а эти двое первыми увидят, что дорожная пыль старости смыта напрочь, что она сошла с них совершенно.
Когда плеск воды смолк и сменился потрясенным выдохом, Эдмонд открыл глаза.
Серебро прожитых лет, смытое навсегда, растворилось в уходящем тумане. Длинные темные волосы тяжелой волной хлынули на плечи Бет. Непокорные пряди Джеральда, как и прежде, полыхали яростным золотом.
Время серебра окончилось — осталось только ручей перешагнуть. Потому что там, за ручьем…
— Идем, — позвал Эдмонд. — Пора. Вас ждут.
Особым знатоком придворного этикета за годы жизни бок о бок с людьми Шарц заделаться так и не успел — но ведь даже самому тупому гному из числа тех, что только тачки возить и способны, ясно, что сэр Хьюго Одделл должен был остаться в королевской опочивальне… ну за тем хотя бы, чтоб соболезнования выразить, что ли…
Должен был, что и говорить. Но Шарц не остался, а вышел вон, неслышно притворив за собой двери, и не потому, что не сумел унять слезы, так и катившиеся по жесткой щетине, выстелившей щеки за минувшие сутки, а потому что не смел дать этим слезам волю, глянув в сухое бесслезное лицо лорда-канцлера… или все-таки Роберта де Бофорта? Это день назад Роберт де Бофорт был вправе сдерживать слезы ужаса — а сэру Хью некогда было горевать: он сражался. Но теперь, после безнадежно проигранной битвы Шарц вправе предаться горю… Шарц, но не Бофорт — ведь его сражение только-только начинается. Тяжкое сражение — и впервые Его Величество Джеральд Первый Олбарийский не встанет рядом со своим лордом-канцлером.