глупцом. Даете ему подписать двадцать бумаг. Затем подаете ему обед, к которому приглашено еще пятнадцать человек, каждому из которых он должен оказывать внимание. Клянусь, уже в середине дня ваш больной будет весел, как птичка. И второй рецепт: работа, работа, работа. Но не забывайте соединяйте делание с ничегонеделанием. Наконец, третий рецепт: окружайте себя веселыми, забавными людьми. Вот, например, граф Потемкин, Он так неподражаемо шевелит ушами и так презабавно передразнивает любые голоса! А что забавного умеете вы?
– Ничего, Ваше величество,– испуганно отвечал оробевший Завадовский.
– Вот так уж и ничего?
– Совсем ничего... Я только умею говорить всем людям приятное. Отец меня научил: злыми имеют право быть только умные.
Екатерина засмеялась.
– Вам не надо шевелить ушами. Вы и так далеко пойдете.
«Мне надо было непременно обуздать графа Потемкина. И, кажется, я изобрела не самый неприятный способ».
1776 год. Санкт-Петербург, Зимний дворец.
«Еще в Москве в декабре я узнала о смерти всклепавшей на себя чужое имя. В начале года я вернулась в Петербург и готовилась отпустить всех. И, клянусь, я решила не трогать эту тень – эту злосчастную Августу. Я с нетерпением ждала рождения внука. Это должно было укрепить династию. Но боже, боже... Что случилось! Все эти несчастья., эти нестерпимые муки невестки. Я сидела у ее изголовья и ничем не могла ей помочь. Эти крики... И ее последний вздох. И несчастье сына. Его слезы... Все, все пережила я. Рушились все надежды» Как воспален мозг! Когда соколик увидел меня, он сделал то, что надо было сделать, – он зарыдал вместе со мной, как баба. И мы, обнявшись, плакали. И опять все надо было начинать сначала – бездетный Павел, без жены и наследника. А в это время где-то рядом существовала эта Августа, которую в любой момент... И эти вечно бунтующие поляки!. Как бы нам ни было плохо, мы не смеем забывать об обязанностях Еще не сняв траур по несчастной невестке, я тут же связалась с герцогиней Вюртембергской и стала подыскивать Павлу новую жену. И вот тогда-то мне пришлось подумать об этой Августе. Как только сняли траур, я, как всегда, созвала в Эрмитаже свой избранный кружок».
Из Зимнего дворца Екатерина переходит в Эрмитаж. Сверкающие огромные залы, увешанные бесчисленными картинами, золотые рамы картин, мрамор эллинских статуй, роспись потолков... И никого. Она идет одна среди этого великолепия.
«Меня окружает здесь множество замечательных предметов. Но мне они совершенно не нужны. Я очень похожа на киргизского хана, которому
императрица Елизавета пожаловала огромный дом в Оренбурге, а он поставил во дворе этого дома палатку. И жил в ней. Так и я держусь во всем этом великолепии своего маленького угла».