Я заверил его, что вопросов у меня нет. Пломондон кивнул и продолжил:
— Поручения эти обеспечили меня необходимым капиталом, моя компания крепко стоит на ногах, так что теперь я могу без них обойтись. Но Падильо я отказываю по другой причине.
— Какой же?
— Мы с ним ничего не должны друг другу. Никогда не работали вместе. Но я знаю о нем, а он — обо мне, и я всегда предполагал обратиться именно к нему, если мне понадобится помощь. Наверное, и он видел во мне потенциального союзника.
— По всему видно, что да.
— Так вот, я по-прежнему держу нос по ветру и, кажется, знаю, чем озадачили Падильо и с кем он схлестнулся. Я не хочу в этом участвовать. Надеюсь, он на меня не обидится?
— Думаю, что нет.
— Амос Гитнер, — произнося эти слова, он не отрывал взгляда от моего лица. И, наверное, что-то да углядел, потому что впервые улыбнулся. — Я в этом практически не сомневался. А теперь уверен на все сто.
— В том, что это Гитнер?
Пломондон покачал головой.
— В том, что не хочу в этом участвовать.
Он поднялся, протянул мне руку.
— Передайте Падильо, я сожалею, что не смогу сотрудничать с ним, — я пожал ему руку, он повернулся, чтобы уйти, но опять наклонился над столом. — Пожалуй, лучше сказать ему, в чем причина.
— Хорошо.
— А еще скажите ему, что я уже не так хорош, как не в столь давние времена, — он помолчал, словно раздумывая, стоит ли говорить следующую фразу, и решил, что таки стоит. — И я надеюсь, что он по-прежнему мастер своего дела.
— Я ему скажу.
Он дружески мне кивнул и направился к двери, за которой начинался мир, испытывавший столь насущную потребность в сантехническом оборудовании, что Пломондон без ущерба для своей компании мог оплатить ленч в более дорогом, по сравнению с «Белым замком», заведении.
Я прошел в кабинет, прежде чем сесть за стол, снял с полки толстый том «Мирового альманаха» двухгодичной давности, посмотрел, что написано про Ллакуа. Протекторат Великобритании до 1959 года, потом независимое государство, владеющее едва ли не третью запасов нефти свободного мира[6], абсолютная монархия. Потенциально одна из богатейших стран мира. Имелась там и армия численностью в две тысячи человек.
Я поставил альманах на полку, занял прежнее место, уставился в окно, любуясь видом на проулок. Сидел и думал о Ллакуа, о том, как ее граждане собираются потратить эти бессчетные нефтедоллары. Хотелось также знать, кто задушил Уолтера Готара и почему это произошло в моей квартире. А потом в голову полезли совсем уж странные мысли. Как случилось, что я стал ресторатором? Какой налог придется платить, если Фредль получит прибавку к жалованью, которую она намеревалась потребовать у издателя? И, наконец, так ли нуждался Падильо в услугах Пломондона Сантехника, который, по его собственным словам, уже не мог конкурировать с Амосом Гитнером. Размышлял я долго, ибо часы, когда я вновь взглянул на них, показывали четыре.