— Скейлз вас проведет.
Крагштейн отпустил голову Ванды, и она упала на колени. Крагштейн повернулся к двери, махнул револьвером.
— Заводи их.
Я шагнул вперед, прежде чем дуло револьвера Гитнера уперлось мне в спину. Падильо последовал за мной, огляделся, выбрал один из двух оставшихся стульев и сел. Посмотрел на Гитнера, потом на Крагштейна.
— Когда вы это сделаете?
— Не сейчас и не здесь, — последовал ответ. — Мы хотим, чтобы какое-то время вас не нашли.
Падильо согласно кивнул, показывая, что мысль Крагштейна ему ясна.
— Бухта тут большая.
— Ты бы ей воспользовался, не так ли?
— Естественно.
— До или после подписания?
Падильо задумался.
— До.
Крагштейн взглянул на часы.
— Почти два. Мы вернемся около семи, — он постоял, ожидая реакции Падильо, но тот предпочел промолчать.
А потому Крагштейн ретировался в коридор и приказал королю закрыть дверь. Что тот и сделал, не отрывая от нас глаз, словно хотел запечатлеть в памяти наши образы. Скейлз на нас даже не посмотрел.
Мы услышали, как лязгнул засов. Звук этот странным образом ассоциировался у меня с ударом молотка, вгоняющего в гроб последний гвоздь. Падильо тут же повернулся к Ванде. Она по-прежнему сидела согнувшись, обхватив руками живот.
— Плохо тебе?
— Ужасно, — она не подняла головы. — Когда сидишь согнувшись, боль слабее.
— Он ничего не сломал?
— Нет. Вроде бы нет.
— Слушать ты можешь?
— Могу.
И за следующие полчаса Падильо изложил нам план спасения, один из своих планов, простых и эффективных, если не обращать внимания на то, что при его реализации кто-то из нас, а то и двое могли получить пулю в лоб.
Нам потребовался почти час, чтобы вытащить гвоздь из стола. Падильо нашел его в одном из ящиков. Кто-то скрепил гвоздем расползающиеся стенки.
Когда мы наконец его вытащили, Падильо прокалил его в пламени спички.
— Как ты думаешь, польза от этого будет? — спросил он меня.
— Не знаю, но все так делают.
— Держи, — он протянул мне гвоздь.
Наклонился и закатал левую брючину. Я вернул ему гвоздь, а затем мы с Вандой наблюдали, как он загоняет гвоздь в голень.
Он загнал его на полдюйма, прикусив губу, а на лице его отражались боль и решимость довести дело до конца. Я бы так не смог. Он вытащил гвоздь, и из ранки потекла кровь.
— Давай, Ванда, — распорядился он.
Ванда легла на стол. Я зашел с другой стороны. Падильо поднял над ней левую ногу, так, чтобы ранка оказалась над шеей. Я держал его ногу. Кровь капала на платье Ванды. Мы подвигали ногу, чтобы залить большую площадь. Поначалу она следила за нашим священнодействием, а затем закрыла глаза. Когда кровь начала сворачиваться, Падильо вновь расковырял рану гвоздем. Десять минут спустя он решил, что крови достаточно.