— Согласен, — отозвался Вульф. — И нет сомнения, что ты дал неплохой выход своим эмоциям, прилетев на материк, ворвавшись в однокомнатную квартирку бедного маленького Це и избив его на глазах его жены и детей.
Однако я не понимаю, чего ты этим добился. Пошли, надо отсюда выбираться.
Они вышли из тюрьмы. Почтительный полицейский с поклоном отрыл для них дверцу машины Вульфа:
— Извините нас за ошибку, — сказал он.
— Все в порядке, — ответил Вульф. — Вы были обязаны арестовать его, он ведь устроил кое-что похлеще, чем обычный скандал на нижнем уровне; и кроме того вы же не знали, что он — сын Комиссара Психологии (Свобода устало скривил губы). Но вы хорошо сделали, что позвонили мне по его настоянию.
— Не желаете ли вы предъявить какие-нибудь обвинения против субъекта Це? — спросил офицер. — Мы уж примем меры, сэр.
— Нет, — ответил Свобода.
— Ты даже мог бы послать ему цветов, Ян, — предложил Вульф. — Он всего лишь наемник, выполняющий то, что ему прикажут.
— А кто заставил его стать наемником? — рявкнул Свобода. — Мне уже надоело это хныканье: «Не вини меня, вини систему». Никакой системы нет: есть люди, которые делают либо хорошее, либо плохое.
Великолепный, как Юпитер, Вульф первым занял место в машине. Затем он включил контроль, аэрокар прошелестел по взлетной полосе и поднялся в воздух. Ночь все еще не кончилась, и по-прежнему дул ветер. Огни Верхнего уровня, похожие на драгоценную паутину, призрачно сияли над кромешной тьмой Нижнего уровня.
Висевшая над восточным горизонтом горбушка Луны посылала мерцающие лучи, которые отражались от черной поверхности бессонной Атлантики.
— Я распорядился, чтобы твою машину отогнали ко мне домой, я послал Джудит записку, чтобы она не волновалась, — сказал Вульф. — Может быть, не стоит тебе сейчас заваливаться домой и будить ее? Поедем лучше ко мне и проведем завтрашний выходной вместе. Тебе нужно прийти в себя.
— Хорошо, — бросил Свобода.
Вульф перевел автопилот на круиз, протянул Свободе сигарету и достал еще одну для себя. Когда он сделал затяжку, красный огонек сигареты обрисовал его профиль на фоне темноты — бородатый Будда с легкой улыбкой Мефистофеля.
— Послушай, — сказал он, — ты всегда относился к вспыльчивым натурам, но, по крайней мере, старался быть уравновешенным. Иначе ты не стал бы конституционалистом. Давай подойдем к ситуации объективно. Почему тебя волнует, кем станут твои дети? Я имею в виду, что ты, естественно, хочешь, чтобы они были счастливы и так далее, но почему их счастье должно быть похоже на твое?
— Давай не будем забираться в дебри гедонизма, — сказал Свобода с усталым раздражением. — Я хочу, чтобы мои дети стали настоящими людьми.