Крики часового разбудили Скауруса на заре. Он встал, пошатываясь, набросил на плечи тяжелый шерстяной плащ и поспешил узнать, что случилось. Возле укреплений с мечом в руке стоял Гай Филипп. На нем была набедренная повязка, сандалии и шлем. Марк взглянул туда, куда указывал ему пальцем ветеран: далеко на востоке было заметно движение каких-то силуэтов на фоне бледного неба.
– Отгадай с двух раз, что это такое, – предложил старший центурион.
– Обойдусь и одним. Армию я узнаю с первого взгляда. Это доказательство того, что Ортайяс уважает Туризина, как родного отца?
– Можно подумать, это было не ясно с самого начала! – Гай Филипп окликнул сонных букинаторов. – Вставайте, лентяи! Вставайте, бездельники! У нас сегодня много работы!
Легионеры выбегали из палаток, застегивая пряжки, подтягивал ремни и завязки на одежде. В походные костры, почти потухшие за ночь, добавили хвороста, чтобы солдаты лучше видели друг друга в предрассветных сумерках. Марк и Гай Филипп, поглядев друг на друга, поняли, что сами совсем забыли подготовиться к битве. Центурион выругался, и оба бросились к своим палаткам.
Надев доспехи, трибун повел солдат к позициям перед укрепленным лагерем. Легкая кавалерия защищала фланги римской линии. Общение катришей с легионерами во время зимнего похода принесло свои плоды. Оно сделало катришей почти такими же быстрыми, как римляне. Отряд Туризина Гавраса развертывался несколько медленнее. Выехав перед пестрым строем своей армии, Император приветствовал готовых к бою римлян взмахом руки:
– Вы будете на правом фланге, – сказал он. – Держитесь крепко, и мы подведем их под ваш удар.
– Подходит, – крикнул Марк. Менее подвижные, чем конники видессианской армии, его пехотинцы обычно выполняли роль сдерживающей силы.
Когда кавалерия Гавраса стала в линию, трибун, опасаясь, что противник попытается обойти его, передвинул отряд Пакимера на правый фланг.
– Неплохой денек для драки, верно? – сказал Виридовикс. Кольчуга его, повторяя узор галльской туники, была разделена на позолоченные, покрытые чернью квадраты, семиконечная звезда в колесе венчала бронзовый шлем. Меч кельта – близнец меча Скауруса – был все еще в ножнах, а в руке кельт держал большой кусок хлеба. Он жевал. Трибун позавидовал спокойствию Виридовикса – перед боем он не мог даже думать о еде, хотя после битвы чувствовал, что голоден как волк.
Утро выдалось действительно великолепное, все еще прохладное после ночи. Щурясь на яркое солнце, поднимавшееся над горизонтом, Скаурус сказал:
– Их командир, похоже, знает, что делает. Солнце будет светить нам в глаза, а это никуда не годится.