Сковырнув пробку клинком самодельного ножика, Огладин плеснул в стаканы, чокнувшись, вылил в горло водку и, посыпав солью ломоть хлеба, закусил. В такую рань пить Вятке не хотелось, но таков уж рыбацкий ритуал, заведанный Василичем, и вся болтовня о вреде пьянства — пшик. Огладин, не теряя попусту времени, живо накатил в стаканы и предложил выпить за добрый улов.
— Да, жизнь у тебя тут несладкая, — выпив, Огладин сосредоточено чистил пересохшую рыбку. — Наверное, совсем худо без бабы?
— Не очень весело, — легко согласился Вятка.
— Ты присмотрись к моей учетчице Вальке Гореловой. Мужа похоронила в прошлом году. И с тех пор к себе никого не допускала.
— Горелова не пойдет, — помотал головой Вятка. — Слишком знойная женщина. Мечта поэта. Не в моем вкусе.
— Чего-чего? — не понял Василич. Он вытер пальцами отвислые усы с проседью, стряхнул чешую с подбородка и долго смотрел на собеседника бесцветными водянистыми глазами. — Какая еще знойная? В каком смысле? Блядь, что ли?
— Если по-русски говорить, толстая твоя Горелова, как корова.
— А тебе нужны потаскушки, которые по телевизору худыми задницами крутят? Господи, твоя воля…
Огладин бросил на стол пачку папирос и закурил. Разговоры о бабах он часто начинал после второй порции водки. И всегда советовал внимательнее присмотреться к какой-нибудь из сельских баб. Вот сейчас ему вспомнилась молодая учетчица Горелова, муж которой по пьяной лавочке погиб на охоте. После третьей заводил речь о пользе пьянства. А это и вовсе неисчерпаемая тема.
По сельским понятиям Аркадий Васильевич — аристократия. Своя лесопилка, три наемных работника, не считая собственной жены и старшего сына. Василич испытал в жизни все: и суму, и тюрьму. Но выбился в люди только на пятом десятке. С доходов от лесопилки приобрел подержанные «Жигули», алюминиевую лодку, навесной мотор, завел сберегательную книжку и кое-что отложил на старость. Теперь мечтает повесить в большую комнату хрустальную люстру, которую видел в одном московском магазине.
Огладин взял бутылку, готовый разлить остатки сорокаградусной, но Вятка прикрыл ладонью свой стакан.
— Мне хватит, — сказал он. — Не могу.
— Евдоким, не дури, — возмутился Огладин. — Это ведь не пьянство. Это лекарство. Час пройдем на моторе, и тебя так просквозит, что «скорую» из района придется вызывать.
— Не пугай. Я не такие холода видел.
— В натуре говорю: живого обратно не привезу. Скрутит в баранку. Думаешь, мне самому пить хочется? Да меня просто тошнит от водки. Воротит. Век бы ее, заразу, не видел. Но раз такое дело, раз большая рыбалка, да еще на моторе столько идти… Приходится через себя переступать.