— Бери, угощайся, — Кот отодвинул от себя пластиковую тарелочку с недоеденной скумбрией.
— Погода нынче шепчет прямо в ухо: друг, займи и выпей, — мужика тянуло на разговор, но Кот, отвернувшись в сторону, угрюмо молчал.
Он снова вспомнил Париж, второй день знакомства с Настей.
Когда Кот, доехав на паленом «мерседесе» до парижской гостиницы, вошел в холл, Настя поднялась навстречу из кресла, остановилась, оглядев его с ног до головы.
— Ого, — сказала она, — ничего себе парниша.
— Стараюсь соответствовать.
— Ольга уже ждет нас. Откуда прибыл такой красивый?
— С утра проснулся и двинул в магазин, — соврал Кот. — В том пиджаке я как последний лох.
«Я знаю тебя двадцать четыре часа, но люблю уже двадцать четыре года», — хотел сказать Костян, но промолчал. На ходу говорить про любовь — все равно что лузгать семечки в оперном театре. Он приоткрыл дверь, пропуская свою даму вперед. Как вчера, с Сены дул ветер, лучи солнца уже позолотили мансарды, а небо на глазах меняло свой цвет, из пепельно-серого становилось прозрачно-голубым. Когда завернули за угол, Костян вытащил из кармана ключи от мерса, подбросил их вверх и поймал.
— Моя телега, — он остановился. — Даже не скрипит.
— Серьезно? Это твоя машина? — Настя округлила глаза, разглядывая хромированную решетку радиатора, будто свершилось чудо. — Ну, ты даешь. Чем ты занимаешься по жизни? Играешь на бирже?
Костян почему-то оказался не готов к этому простому вопросу. Он уже заметил за собой, что в присутствии Насти его покидает внутренняя сосредоточенность, мысли разбегаются, как тараканы, а слова путаются.
— Можно сказать, в общем и целом… Автомобильный бизнес. Помогаю старушке Европе освободиться от лишнего металлолома.
Через полчаса они оказались на краю семнадцатого округа перед старым трехподъездным домом, зажатым между двумя новыми высотками. Когда-то дом знавал лучшие времена, здесь селились средней руки буржуа. Теперь жилое пространство оккупировали в основном работяги и выходцы из бывших французских колоний. Консьержа сменил кодовый замок, лифт не работал, а лепнина, украшавшая потолок подъезда в прошлом веке, обвалилась.
Бабка Насти оказалась высокой жилистой старухой с цыплячьей шеей, в очках с толстыми стеклами, синтетическом парике и со слуховым аппаратом, лежавшим в кармане платья. Навскидку ей можно было дать лет семьдесят, приглядевшись, все девяносто. Ольга без конца улыбалась, обнажая безукоризненно белые фарфоровые зубы, поэтому производила впечатление тихо помешанной. Она проводила гостей в большую комнату, обставленную старинной мебелью, купленной на блошиных рынках и оклеенную выцветшими обоими с золотым рисунком. Перескакивая с русского языка на французский, напоила внучку и ее поклонника чаем и угостила сухим печеньем. Встав из-за стола, стала показывать картины, развешенные по стенам, объясняя их историю.