Килла мечтательно посмотрел в темное окно. От избытка впечатлений он не мог усидеть на месте, мерил шагами тесное пространство комнаты, останавливался и снова принимался ходить из угла в угол. Он говорил громко, почти кричал:
— А потом все нормально было, я даже про водку забыл. Мы заперлись в ее комнате. Кровать широкая, матрас мягкий, пружинит, как батут. Ты бабу немного придавишь, а она сама поднимается и тебя снизу толкает. Но дело не только в матрасе. Горячая девка.
Килла вытащил из кармана штанов темные женские колготки, расправил их, словно собирался натянуть на себя.
— Что-то вроде сувенира, — сказал он. — Ну, на память.
— Фетишист чертов, — сказал Ошпаренный, глядя на колготки. — Извращенец.
Килла, захваченный свежими воспоминаниями, не слушал.
— Господи, я даже не ожидал, что в провинции есть такие телки. За один рубль она научит мужика всему на свете. И еще сдачу даст. Под конец она так разошлась. Орала во все горло. Вон Рама все слышал, когда в соседней комнате сидел. Завелась на всю катушку, кричит так, что дом трясется; «Только в меня не кончай! Лешенька, только не кончай в меня!» Ясный хрен, залететь боится. Где тут аборт делать? А сделаешь, пожалуй, весь город узнает. На каждом углу станут пальцем показывать. Тут я вообще рассвирепел… Как услышал это: не кончай. Тоже завелся с пол-оборота: ну, лярва, держись за гланды. Просто зверь.
— Это точно, — поддакнул Рама. — Рычал ты, как подыхающий комар.
— О, господи, вот это женщина! — заорал Килла и, встав под лампочкой, потряс в воздухе колготками.
Крик был настолько громкий, что, кажется, его слышали на соседней улице. Кот, потерявший остатки терпения, подскочил со своей дерюги.
— Слушай, заткни свою хлеборезку. Все соседи решат, что здесь гомики поселились. Оргии среди ночи устраивают. Если так дальше пойдет, весь дом перетрахают.
— А чего такого? — вылупил глаза Килла. — У нас гомосексуализм законом не преследуется.
— Ничего такого. Орешь, как пидормон, которому засадили не член, а табуретку. От тебя все здешние станут шарахаться. В темное время ни один мужик с этим сексуальным террористом в подъезд не войдет. И хватит тут трясти колготками.
— Ладно, хрен с вам, — Килла сел на пол. — Кстати, мне Маринкин отец очень понравился, Семеныч. Тихий такой, без претензий мужик, сидит в своей комнате и даже не чирикает. Одно слово: глухой. То есть как пень. Инвалид производства, кузнецом на местном заводе работал, там и оглох. Слышит, если ему в самое ухо орать. Золотой человек. Вот он бы не стал меня затыкать.
— А что же Рама делал, пока ты в постели оттачивал мастерство? — спросил Димон.