Бирюков покашлял в кулак. Вздохнув, врач слез с подоконника, расправил складки халата и протер очки носовым платком.
– Да, природа-мать, – сказал он. – Это ведь наши корни. Как говорили великие поэты, – это наша родина. Малая родина и… И всякое такое прочее…
Завершив короткое отступление, он снова занял место за письменным столом, перевернул несколько страниц истории болезни. Задумался, потирая ладонью подбородок, и обратился к посетителю.
– Ваш младший брат Алексей Владимирович уже собрал почти все необходимые бумаги, чтобы уважаемый отец на старости лет обрел заботу и покой в этих стенах, – Тюрин развел руки в стороны, словно хотел продемонстрировать, в каких именно стенах посчастливится отцу обрести покой. – Все показания по врачебной линии, как говориться, в вашу пользу. Хронические болезни… Ну, их так много, что язык устанет все перечислять. Но главное, ваш отец – заслуженный работник, всю жизнь на железной дороге и все такое прочее. Медаль имеет, благодарности, а почетные грамоты просто складывать некуда. В чемодан не влезут.
– Это вам все Алексей рассказал? – вставил слово Бирюков. – Про грамоты и про все такое?
– Ваш брат очень упорный в достижении цели, настойчивый человек. А насчет отца мне еще из министерства звонили. Короче, я в курсе. И вообще, у нас закрытое ведомственное учреждение, сюда люди просто, с улицы, так не попадают. У нас все как на подбор, заслуженные. Даже не представляете, сколько людей мечтает сдать нам своих стариков. Понятная вещь… Вы только посмотрите, какие у нас условия. Роскошные, царские. Питание – три раза в день, плюс кефир на ночь. Телевизор на каждом этаже стоит. А природа, одна природа чего стоит. Впрочем, и так все ясно.
– Да, условия здесь действительно роскошные, царские, – кивнул Бирюков.
Из предметов роскоши он заметил лишь протертую едва ли не до дыр ковровую дорожку на втором административном этаже и еще портрет русского хирурга Николая Ивановича Пирогова в позолоченной раме, висящий над столом главного врача. Портрет так засидели мухи, что лицо хирурга потемнело, будто от южного загара.
– Но дом ветеранов, как видите, построен давно, – вел Тюрин свою мысль. – И ремонта тут десять лет не было. Словом, мы будем рады любой посильной помощи, которую могут оказать родственники наших, так сказать, заслуженных деятелей железной дороги. Вот, видите это?
Задрав голову, Тюрин показал пальцем на потолок. На светлой поверхности расплылись ржавые пятна.
– Вы же, если я не ошибаюсь, художник? – врач улыбнулся. Кажется, он ставил знак равенства между художником и маляром. – А меня как раз канализация залила. Вот и помогли бы. Ну, по мере сил. В свободное от творчества время. А то глаза уже не смотрят на этот потолок. Почему вы улыбаетесь? Разве я сказал что-то смешное?