– Я, как вы очень метко заметили, какой-никакой художник. А в канализации и испорченных потолках разбираюсь поверхностно. Лучше я вам подарю свою картину. Русский пейзаж. Хотите?
– Меня устраивает и эта картина.
Тюрин снизу вверх посмотрел на портрет Пирогова. Лирическое настроение главного врача развеялось, как утренний туман. Судьба испорченного потолка волновала его гораздо больше, чем плоды творческих исканий Бирюкова.
– А пейзажей тут и в натуральную величину полно, только из окна выгляни. И вот он, пейзаж. Ладно, проехали… Короче говоря, вам нужно оформить ходатайство из министерства путей сообщения. Напишете заявления на имя… Хотя я все уже объяснил вашему брату. Последний раз он звонил мне вчера. И все записывал за мной, слово в слово.
– Мой брат развил слишком кипучую деятельность, – сказал Бирюков. – Но я должен вас огорчить. Отца я заберу отсюда. В самом скором будущем. Возможно, через неделю или чуть позже. И полностью оплачу его пребывание в вашем заведении. Собственно, именно это я и хотел сказать. Если еще раз позвонит мой брат, адресуйте его ко мне.
Бирюков поднялся, главный врач тоже вскочил на ноги.
– Жаль, чертовски жаль, – ответил Тюрин, он не мог скрыть своей радости. Чем меньше пациентов, тем меньше забот. Стакан кефира останется не выпитым, а, главное, койка освободится. – Чтобы попасть к нам, люди до министра доходят, даже выше. А вы отказываетесь, когда все уже на мази. Когда остается одну бумажку подписать.
Бирюков извинился за то, что попусту отнял много времени, и ушел.
…Отец сидел у окна и, обрывая с ветки виноградинки, лениво перемалывал вставными зубами кисловатые ягоды, которые принес сын. Сплевывал косточки в бумажный кулек и хмурился. Пару дней назад его соседа по комнате увезли в районную больницу с сердечным приступом, и это обстоятельство не прибавляло оптимизма. Разговор между сыном и отцом не клеился. Владимир Васильевич наливался желчью и сарказмом.
– Скоро и меня, как соседа, вынесут отсюда вперед копытами, – мрачно констатировал он. – То-то мои дети обрадуются. Вот будет и на вашей улице праздник. Упокоился отец с миром, угомонился. Отправили в интернат с глаз долой, там он и загнулся. Алешка, тот хоть принесет на могилу пластмассовый веник. А ты и вовсе не придешь, потому что слишком занят собственной персоной. Опять найдешь халтуру по художественной части, укатишь к черту на куличики. Разрисовывать какой-нибудь дом культуры, цирковой балаган или публичный дом.
Довольный своим остроумным замечанием, отец поправлял подтяжки, сползающие с худых покатых плеч. Но подтяжки все равно спадали.