– Я никуда не уезжаю, – терпеливо объяснил Бирюков. – Договорился, чтобы часть моих картин отправили по разным городам России с передвижной выставкой. Остальные картины перевезу куда-нибудь. Словом, комнату тебя я освобожу со дня на день. Куплю диван и шкаф. Перевезу к себе твои вещи. И еще улажу кое-какие денежные вопросы. Жить ведь на что-то надо.
– Только не вози картины к Алешке на дачу. У него и так там повернуться негде. Отвези лучше Дяде Егору. Он жену три года как похоронил. Дом большой, тебе он не откажет.
– Хорошая мысль. И почему она раньше мне в голову не приходила?
Эмоции перехлестывали через край, отец плюнул косточками мимо кулька. Попал на брюки сына.
– А хорошая мысль к тебе приходит раз в год после обеда.
– Отец, не волнуйся. Скоро наш быт наладится.
– Наладится. Вот спасибо, сынок. Шкаф он мне купит. Если уладит денежные вопросы.
– Не волнуйся. Никто тебя здесь не бросит.
– Я читал свою историю болезни, – сказал отец. – Там понаписали такого… У меня якобы синильный психоз.
– Какой психоз? – переспросил Бирюков.
– Синильный, ну, старческий. Мозг усыхает, все забываешь понемногу. Сначала прилагательные: хороший, плохой… Затем существительные. Потом – глаголы. Последнее, что забывают выжившие из ума старики, слово «мама». И еще больных этой штукой посещают всякие бредовые идеи. У меня нет старческого психоза и усыхания мозга. А послушать врачей, выходит, меня надо чуть ли не в дурдом сдать.
– Как говорят художники, не сгущай краски.
Отец не слушал возражений.
– Наверное, так и получится. Вы, дорогие мои, любимые сыновья, законопатили меня в эту дыру. Я поживу здесь еще пару месяцев, а потом в «желтом доме» буду чертиков ловить. Спасибо вам за мою счастливую старость.
– Про дурдом врач ни слова не сказал.
– Этот Тюрин тебя просил покрасить потолок и стены?
– Только потолок.
– Он всех об этом просит. Потому что самому пора в дурдом. Совсем свихнулся на своем ремонте. А откуда у тебя этот синяк на скуле? Опять с кем-то подрался.
– Нет, – улыбнулся Бирюков. – На этот раз просто попал под электричку.
– Эх, Леня, Леня… Я всегда говорил, что ты плохо кончишь.
– Отец, не накручивай себя попусту, – ответил Бирюков и подумал, что отец на этот раз не далек от истины в своих пессимистических прогнозах.
Владимир Васильевич отогнал назойливую муху и выбросил пакетик с косточками в открытое окно.
– Я мечтал, что ты станешь человеком, – отец обожал повторять прописные истины и разные нравоучительные сентенции. – Но ты не оправдал моих надежд. Ладно, иди. Скоро жрать жадут. Съем свою кашу на воде, сяду у окна и буду смотреть на проходящие поезда. Плакать хочется, когда осенью смотришь на поезда. Особенно когда тебя самого загнали на дальний запасной путь. Кстати, здесь совсем не дают мяса. А если отказаться от мяса, зачем тогда вообще жить на свете?