Буланов тут же обратился к капитану:
— Отойдем, Антон!
Они прошли за угол боксов.
Командир батальона спросил:
— Как ты думаешь, что все это значит?
— Хрен его знает, Дмитрий Михайлович! Я брал своего снайпера, он считает, что эти выстрелы — туфта! Часового можно было снять первым же выстрелом. Короче, смахивает на провокацию, командир.
— А смысл?
— Смысла нет. Или мы его не видим. Но стреляли же?
Стреляли. А солдата убивать не стали. Может, бессильная злоба какого-нибудь чечена нашла выход?
— Почему тогда бил не на поражение?
Антонов ответил:
— Да потому, что тогда весь их лагерь завтра же к черту перетрясли бы. А там и наркота гуляет, и водка паленая, и оружие, в чем мы сегодня могли убедиться. А так?
И злость сорвал, и шухер особый не поднял. К тому же от винтовки избавился. Хрен их поймешь, этих «несчастных» беженцев.
Буланов отдал распоряжение:
— Ну ладно! Неси службу дальше. Я приказал усилить караул, все посты сдвоить. Здесь организовать автономный караул. В семь человек. В каждой роте ответственный, офицерам выдано на руки табельное оружие. Ремвзвод продолжит охрану городка. Милиция блокирует лагерь и поселок. Дождись людей караула, потом возвращайся в часть. Если что, сразу звони мне! Я буду в штабе.
— Понял, товарищ подполковник!
— Давай, Антон. Поехал я.
«УАЗ» с командиром и двумя бойцами охраны ушел в сторону части.
А через час, проинструктировав автономный караул, и капитан Антонов вернулся в часть. Возле штаба его ждал Бережной, которому завтра, во вторник, предстояло сменить Сергея. Как и все, поднятый по «общему сбору», он с возвращением командира был отставлен. Но Володя хотел дождаться друга, чтобы узнать подробности произошедшего на посту ГСМ.
Антонов, отдав необходимые распоряжения по ротам, вышел из штаба к Бережному и предложил:
— Пойдем, Володь, в курилку!
— Идем! Так что там произошло?
Сергей на ходу и коротко рассказал все.
— Короче, Вова, непонятка какая-то. И вроде ничего такого, ну обстреляли, больше для понта, но командир на все среагировал как-то странно.
— В смысле?
— В прямом! Буланов в экстремальных ситуациях всегда спокоен, как удав, а тут что-то его встревожило, и сильно. Задумчивым каким-то стал и, главное, особо подробностями не интересовался. Его сам факт обстрела встревожил. Почему? Я лично это объяснить, зная его, не могу.
— Значит, была причина так среагировать на выстрелы. И нам ее не узнать.
— Это уж точно! Комбат все всегда в себе держит! Ты спроси, кто знает о его личной жизни? Или какие-нибудь слухи насчет него ты слышал? А вокруг каждого из нас их, этих слухов, как стай москитов.