— Это легко объяснить, — бесстрастно возразил Калмыков. — Это значит, что у вас есть совесть.
— Надеюсь, что есть, — с веселой иронией подтвердил судья, пытаясь перевести разговор в тон легкой светской беседы. — Сам я в этом не сомневался. Но услышать от других все равно приятно. Ваши слова облегчат мне жизнь.
— Нет, — сказал Калмыков.
— Нет? Что значит «нет»?
— Не облегчат.
Не получалось светской беседы. Правильнее всего было дать Калмыкову разрешение на допуск в судебный архив и закончить этот тягостный разговор. Но что-то мешало Сорокину это сделать.
— Константин Игнатьевич, я не думаю, что вы можете быть на меня в обиде, — серьезно, доверительно проговорил он. — Приговор не мог быть иным. Такой же приговор вынес бы любой судья. Против вас было все. И главное — ваше признание.
— Я не в обиде на вас. Вы делали свое дело.
— Рад, что вы это понимаете. Вы были офицером и знаете, что это такое. Человек в мундире обязан делать то, что ему может не нравиться как человеку. Я судья. Мой мундир — мантия. В сущности, каждый человек всю жизнь носит мундир. Тот или другой. Без мундира он бывает всего один раз — когда приходит в этот мир.
— Два, — поправил Калмыков.
— Какой второй?
— Когда уходит.
— Да, конечно, — согласился судья. — Вы правы. Мне хотелось бы задать вам один вопрос. Можете не отвечать. Но если решите ответить, ответьте честно. Вы знали, что от вашего имени куплена квартира вашей жене?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— А тогда зачем вы признали себя виновным?
— Посоветовал адвокат.
— Вот как? — насторожился Сорокин. — Это вам посоветовал Кучеренов?
— Да. Он сказал, что иначе дело вернут на доследование, я просижу в Лефортове еще год, а потом получу на всю катушку.
— Могло быть и так, — подтвердил судья.
— Он сказал, что Галину будут таскать на допросы.
— Ей пришлось бы через это пройти.
— Еще он сказал: ее квартиру могут конфисковать.
— Так вам сказал Кучеренов?
— Да. Если будет доказано, что это мой гонорар за убийство Мамаева. Он сказал, что они могут это доказать. Что они могут доказать все.
— Не в моих правилах плохо говорить о коллегах, — заметил Сорокин. — Но иногда хочется изменить этим правилам.
— Вы изменили. Я понял.
— Да, изменил. И не жалею об этом. Очень хочется верить, что за этот совет он получит гонорар полной мерой. Там, куда мы приходим без мундиров.
— Раньше, — сказал Калмыков.
— Что вы имеете в виду?
— Он получит гонорар раньше.
— Полагаете, его замучает совесть? Не рассчитывайте, Константин Игнатьевич. Он из той породы людей, которые плохо спят только после слишком плотного ужина. Оставим это. Чем вы намерены заняться?