Когда все было приведено в соответствующий вид, Блюмберг приказал сотрудникам съездить домой и привести себя в приличный вид, а сам спустился в свою квартиру.
Через полтора часа он встретил обоих у въезда в подземный гараж.
На Блюмберге был артистический серый сюртук от Сен-Лорана, серый цилиндр и серые замшевые перчатки в руках. Туфли напоминали гамаши начала века, они не завязывались на шнурки, а застегивались сбоку на кнопки. Чуть набриолиненные волосы облегали лысину мудреца благородно-серым венцом, в лице была молодящая испанская смуглинка, а контактные линзы превратили тусклые глаза флегматичного финна в яркие, излучающие любопытство и тонкий вкус к жизни глаза испанца чуть-чуть в летах, но еще ого-го.
Это и сказал Макс, первым увидев шефа:
— Ого-го! Такое впечатление, что вы собрались на дипломатический раут!
— Примерно туда я и собрался, — кивнул Блюмберг. — А ты меня отвезешь. Я, конечно, и сам могу на твоей тачке доехать… — Нет!!! — завопил Макс. — Только не это1 Отвезу! И привезу. И буду целый день возить. И еще на чай дам, только не трогайте мою тачку!
— Я почему-то так и думал, что ты согласишься, — проговорил Блюмберг. — Тебе, Николо. Сегодня в полдень в «Президент-отеле» Кельна начинаются пленарные заседания так называемого Балтийского клуба. Найми съемочную группу, сиди с ними в зале, и пусть снимают все подряд. Все, понял? Без единой купюры! Предупреди режиссера: никакого монтажа, кассеты мне нужны в первозданном виде. Иначе ни шиша не заплачу.
— Это на него подействует, — согласился Николо, садясь за руль своего фиалкового «альфа-ромео» в тайной надежде, что шеф не передумает и не покусится на него.
Но Блюмберг и не думал об этом. Он рассеянно постучал сложенными перчатками по атласным полям цилиндра, как бы вспоминая, не забыл ли чего, и удовлетворенно кивнул:
— Кажется, все в порядке. Поехали.
— Куда? — полюбопытствовал Макс.
— В Кельн. А там сначала — в Балтийский клуб. Потом, может быть, в российское консульство. Но скорее всего — в Кельнский собор. Если быть точным, его следовало бы назвать Домским. Так он и называется. Но я как-то привык, что Домский собор — это в Риге, а в Кельне — Кельнский.
— Вы собираетесь слушать в соборе мессу?
— Нет. Во-первых, сегодня будни и никаких месс не служат. А во-вторых… Видишь ли, я намерен встретиться там с одним человеком и объявить войну России.
Макс едва не врезался в мусорные баки — те самые, мимо которых никогда равнодушно не проезжал Блюмберг.
— Как? — переспросил он. — Объявить войну России? Я вас правильно понял?