Профессор словно и не увидел его. Он рассеянно-властно из-под кустистых седых бровей оглядел малолюдный зал, темные хоры и мерцающие трубы малого органа и негромко произнес, обращаясь скорее к хорам, чем к сидевшему рядом Блюмбергу:
— Похоже, что сегодня день, когда сбываются мечты.
— То же самое, почти слово в слово, я сказал полчаса назад своему драйверу, — помедлив, ответил Блюмберг.
— Драйверу? — переспросил Профессор.
— Я хочу быть правильно понят. Для этого нужно быть точным во всех словах. Этот человек выполняет роль моего водителя, но он не мой водитель. Поэтому я его так и назвал.
— Что ж, здравствуй, полковник.
— Здравствуйте, учитель.
Шишковец ткнул толстым пальцем в кнопку «Stop» на диктофоне и непонимающе, а от этого словно бы раздраженно взглянул на Профессора:
— Почему он назвал вас учителем?
— Потому что он мой ученик. Я работал с ним больше десяти лет. Начиная с последнего курса академии КГБ.
— Он всегда называл вас учителем?
— Никогда. Сегодня — первый раз. Никому не чужды человеческие слабости.
Сентиментальность — одна из них. А она всегда несколько высокопарна. Так что не будем придираться к словам.
— О каких сбывающихся мечтах у вас шла речь?
— Двадцать три года назад мы с ним встретились в этом же соборе, в том же боковом нефе. Он вызвал меня на встречу, чтобы объявить, что уходит на Запад. В разговоре сказал, что мечтает о том дне, когда мы снова встретимся в этом же соборе и просто посидим и послушаем малый орган. Там на хорах, даже когда нет службы в большом зале, всегда играют органисты. То ли студенты консерватории, то ли ученики органиста, не знаю. Вот он и сказал, что мечтает о том дне, когда мы будем просто сидеть и слушать музыку и не думать о том, сколько агентов задействовано в операции его перехвата и секретного изъятия. Был тогда такой термин. Старый термин, введенный в обиход еще со времен Дзержинского.
— Вы уже знали, что он уйдет?
— Да. Он встретился со мной, чтобы передать кое-какие документы и сформулировать свои условия.
— Сколько же агентов было задействовано в операции?
— Много.
— И не сумели перехватить?
Профессор помедлил с ответом. Он вызвал звонком дежурного консульского пункта связи, в помещении которого шел разговор, попросил принести чашку кофе покрепче, без молока и без сахара, и только после этого ответил своему сановному собеседнику:
— Нет.
— Почему?
— Мелкое и вполне простительное в моем возрасте человеческое тщеславие подмывает меня ответить: потому что я был хорошим учителем. Но это не так. В лучшем случае не совсем так. Нет. Главное в другом. В том, что он был хорошим учеником.