я не стал в целях экономии времени, не зная в то же время, как она перенесет грядущее столкновение — не хватало еще пальнуть ненароком!
Больше в кабине никого не было — пацана-машиниста, как только он как следует разогнал локомотив, я собственноручно спихнул с тепловоза: сам прыгать он боялся, а лишних жертв после боя около стрелки мне не хотелось. Сам таран описывать не стану — со стороны это, наверное, смотрелось достаточно эффектно. Стотонный тепловоз, врезающийся на скорости под семьдесят километров в час в металлические ворота и неожиданно исчезающий под землей, однако ни я, ни капитан этого, как вы понимаете, не видели. Зато прочувствовали — и ощущения эти, скажу честно, были не слишком приятными: если шлагбаум и наружные ворота мы снесли, практически не ощутив этого, то удар по внутренним, все-таки бронированным, стал тяжким испытанием и для тепловоза, и для нас. Хотя бы потому, что последняя «дверца» оказалась цельной стальной плитой толщиной сантиметра три, а происходило все это действо в узком железобетонном тоннеле длиной всего метров тридцать…
Удар получился такой силы, что у моего (подобного я, честно говоря, никогда еще не видел) автомата отстегнулся и улетел куда-то в угол магазин, а мне самому едва не вывихнуло руку из плечевого сустава. Впрочем, капитану с его единственной полностью дееспособной рукой пришлось еще хуже: Серегу и вовсе швырнуло на пол лицом вниз. Но, как бы оно ни выглядело со стороны и ни ощущалось изнутри, тепловозу все же достало сил сорвать бронеплиту с направляющих и, сойдя для полноты картины с рельсов, вломиться внутрь, толкая перед собой эту погнутую чудовищным ударом многотонную железяку.
Так что в «главный зал, зону ноль» мы въехали, можно сказать, на собственном бронепоезде и со всем букетом подобающих моменту спецэффектов — лязгом, грохотом и высекаемыми сталкивающимся металлом искрами…
— Цел? — осведомился я, дергая за плечо лежащего ничком капитана. Сергей медленно приподнял голову и с моей помощью сел, уже даже не скрывая от меня исказившей его лицо гримасы с трудом сдерживаемой боли.
— Ты будешь смеяться, майор, но я, похоже, сломал кисть на раненой руке. — Он повернул ко мне голову и невесело усмехнулся. Наложенная вчера повязка сползла, и по его лбу сбегала на щеку свежая струйка крови. — Иди работай, я прикрою, не волнуйся… Одной руки мне хватит! — все же нашел силы пошутить он и неожиданно добавил: — Если что, моим привет передашь. Космонавта Волкова сто четырнадцать, квартира восемь.
Уверять его в долгой будущей жизни я не стал — у нас это не принято, да и времени нет, просто кивнул и, легонько хлопнув по здоровому плечу, поднялся на ноги. Подобрал упавший магазин, еще два засунул за пояс брюк и, забросив за спину гранатомет — прямо как был в разложенном виде, — выскочил из начинающей заполняться дымом от разбитого дизеля кабины. Выскочил, съехал по искореженному при столкновении ограждению вниз и залег, осматриваясь, возле оставивших на бетонном полу глубокие борозды тепловозных колес.