— Глупо забывать об этом, — добавил Генрих, — ведь однажды вы можете стать нашим королем.
Эта мысль порадовала Аленсона; услышать ее из уст Наваррца, который уже носил корону, пусть и потускневшую, было вдвойне приятно.
— От трона меня отделяет множество ступеней, — с улыбкой сказал он.
— Нет. Сын короля не выжил… думаю, то же самое произойдет и с другими его детьми. А когда умрет сам король…
— Существует еще мой дерзкий брат, который недавно, как вы слышали, оскорбил меня.
— Да. Но он вряд ли произведет на свет наследника. А за ним…
Генрих Наваррский с беарнской фамильярностью хлопнул Аленсона по спине, отчего последний едва не упал; но маленького герцога не обидело такое грубое обращение, поскольку его сопровождали лестные слова. Если простить Наваррцу его провинциальное хамство, то он покажется не таким уж плохим малым, решил Аленсон.
Они прошли в дружеском молчании несколько шагав.
— Ваше время придет, — сказал наконец Генрих. — Я уверен в этом, герцог.
Аленсон посмотрел на умное лицо своего родственника.
— Вы стали счастливее, приняв католическую веру? — спросил он.
И тут Генрих сделал удивительную вещь. Он закрыл на мгновение один глаз и тотчас открыл его. Наваррец казался человеком весьма многоопытным, искушенным в жизненных проблемах, и это пробуждало в Аленсоне желание походить на него. Аленсон усмехнулся. Он понял, что Наваррец дурачил таких людей, как король, Анжу и королева-мать. Аленсон позавидовал ловкости Генриха и подмигнул ему в ответ.
— Значит… на самом деле вы не католик? — спросил он.
— Сегодня я — католик, — сказал Наваррец. — Кто знает, кем я буду завтра?
Аленсон улыбнулся, как заговорщик.
— Меня самого порой привлекает гугенотская вера, — осмелился произнести он.
— Возможно, — сказал Наваррец, — вы, как и я, намерены стать католикогугенотом.
Аленсон засмеялся вместе с Наваррцем; они заговорили о женщинах — эта тема интересовала Аленсона не меньше, чем Генриха.
Очень скоро они стали лучшими друзьями. Наваррец проявлял почтительность, подобающую в общении с потенциальным будущим королем, и дружеское расположение к молодому человеку, весьма похожему на него самого.
После Ла Рошели наступили тягостные недели. Анжу и Гиз заметили крепнущую дружбу двух озорников и гадали, что она сулит; Конде и Наваррец, воодушевляемые Аленсоном, который стал теперь их союзником, грозили дезертировать. Армия разваливалась; Катрин и совет решили в Париже, что пора заключить мир. Король Польши умер, и поляки избрали Анжу своим новым монархом; поэтому появилась необходимость срочно отозвать его в Париж. Значит на некоторое время следует оставить Ла Рошель в покое. Гугенотам обещали дать свободу вероисповедания и право праздновать свадьбы и крещения в их домах при условии присутствия не более десяти челочек. Наступило очередное напряженное перемирие.