– В Стокгольме я привык к отбивным с зеленым горошком.
– Можешь съездить и пообедать в Стокгольме.
Постепенно к ним возвращался их прежний оптимизм, они могли снова шутить и поддразнивать друг друга.
Из школы пришли дети. Уве заявил, что в такой день полагается обедать не на кухне, а в гостиной.
– Не надо, – возразила Ингрид. – В кухне, как говорится, все под рукой.
– Не хватало, чтобы и ты заговорила поговорками, – сказал Уве. – Но в кухне нет почетного места!
– А ты собирался его занять? – съязвила Грета. – За какой же подвиг, интересно знать?
– Да не я, а папа! – Он повернулся к отцу. – Сегодня в школе все только и говорили, что о тебе. Тебе подобает сидеть на почетном месте. Честь и хвала нашему папочке!
У Густафссона было легко на сердце. Впервые за все это время он шел на работу в приподнятом настроении.
В наши дни стены уборных заменяют собой рунические камни – на них отражено все, чем интересуется эпоха. Внимательное изучение этих надписей может послужить материалом для солидной докторской диссертации. В начале века стены уборных были испещрены названиями частей тела, которые редко упоминаются в приличном обществе; иногда они сопровождались весьма откровенными комментариями.
По мере изменения общественных интересов менялись и надписи. Рост сексуального просвещения заметно ослабил интерес к прежним односторонним упражнениям. Стала доминировать политика. Тот, кого это удивляет, пусть вспомнит высказывание одного известного государственного деятеля: «Все – политика!» Не удивительно, что нынешние корифеи политики все больше вторгаются в сознание поклонников рунических надписей, отражающих интересы своего времени.
Люди, расписывающие стены уборных, и по сей день демонстрируют интерес к общественным проблемам, творя свой суд над всеми политическими партиями по порядку и выказывая готовность лишить жизни их руководителей, причем самым изощренным методом.
К актуальной политике примешиваются вопросы и более общего характера. Когда в тот вечер Густафссон в мастерской зашел в уборную, он увидел стихи, написанные красным мелком:
Краснеть в смущенье девушкам,
положено влюбленным.
А вот бывает, что иной
становится зеленым.
Зеленый я, зеленый ты,
зеленая жена судьи.
Кровь бросилась ему в голову и тут же отхлынула, щеки похолодели. С низко опущенной головой он вернулся в цех. Никто не глядел на него, и, казалось, ничего не заметил. Когда же, через несколько часов, он снова зашел в уборную, стишок был уже стерт.
В ту ночь он возвращался домой с чувством безысходности и отвращения, завладевшим им без остатка.