— Ну, подслушал он про захоронение, — продолжал Янушек, — сразу начал носиться как угорелый и тоже искать, только с другой стороны, чтобы их опередить. И похоже, он лучше знал, где надо искать, кто-то что-то ему сболтнул, менты говорили, что в частном порядке каждый готов трепаться, а официально — никто ничего не знает. Вот Яворек в частном и узнал...
— Не иначе как ребенка с бляшкой нашел, — буркнула Тереска.
— Про ребенка ничего не знаю. Не говорили. Яворек понимал, надо поспешать, поэтому взял себе двух помощников. Натрепался им, что он научный сотрудник и работает легально от археологической экспедиции. Те и понятия не имели, что это за экспедиция такая, но быстро скумекали, что он ищет могилу с сокровищами, а как они люди темные, то решили, что сокровище — это какой-нибудь сундук с золотом или что-то в этом роде. Значит, отправил он их на поиски и объяснил, что сначала должны быть кости и всякий древний мусор, а уж подо всем этим — могила. Сам тоже, ясное дело, искал. Ну, и вышло так, что эти гробокопатели наткнулись на холме на захоронение первыми и решили это от хозяина скрыть. Не навсегда, конечно, а на время, пока сами не пороются. А этот вдруг нагрянул как снег на голову, приехал на той машине, ни фига им не поверил, что здесь ничего нет, сам место исследовал и убедился, что очень даже есть...
— И тогда они решили его убить? — спросил Зигмунт, так как Янушек как раз прервался, чтобы проглотить застрявший в горле кусок.
— Где там убить! Чай есть? Дайте хлебнуть... Хотели только на день-два вывести его из строя, чтобы самим поискать. А мы им жутко помешали. Они боялись, что он сразу помчится докладывать этой своей экспедиции, понаедут ученые. Вот и решили оглушить его и связать, чтобы полежал тихонечко и не пылил.
— Откуда ты знаешь?
— Как откуда? Сам слышал, как давали показания. Я же от милиции — ни на шаг, а милиция их сразу и допросила. Не могли напасть на своего работодателя здесь, на холме, так как эта чертова молодежь, говорили, и даже еще хуже говорили, вместо того чтобы спать, всю ночь слонялась по лесу. Так они ему все покрышки порезали, чтобы не мог уехать. Один здесь на стреме стоял, а другой колеса делал, только у него плохо шло, так как ножик был тупой. Удивляюсь я на него... Ну, а он тут возьми и заявись и напоролся как раз на того, кто покрышки резал, ну и приложил ему с ходу...
— Это та морда! — воскликнула Шпулька.
— Ясно. Вот он и размазал того по родной природе, а все от нервов, уж очень ему покрышек было жалко, почти совсем новые.
— Ну, ладно. Это понятно, — констатировал Зигмунт. — А ты что такой гордый? В чем твои-то заслуги?