– О, по-моему, ты не прав! Может быть, у него толстое брюхо, но одет он щеголем! Когда вспоминаешь о его высоком общественном положении, о его ошеломительном богатстве, то, по-моему, это больше чем очередная победа мамы, которая все эти годы держит его под каблуком! – весело сказал Кит. – Я одно тебе скажу. Ив! Я предпочитаю, чтобы за ней волочился он, а не какой-нибудь из этих лизоблюдов, которых я видел на Маунт-Стрит! Как, например, этот Лоут! Я готов убить на месте этого бездельника!
– Да, я готов был бы сделать то же самое, но между ними ничего нет, Кестер, – быстро сказал Ивлин. – И ничего не было и тогда, когда мы были еще детьми, а она была так одинока и несчастна. Она сама мне сказала, прося не судишь ее строго! Это я-то сужу ее строго!..
Кит вопросительно посмотрел на него:
– Метлок?
– Да. Ты не знал?
Кит покачал головой.
– Нет. Бедная мама! Как можем мы осуждать ее, когда она любит нас всем сердцем? Дядя знает об этом?
– У тебя есть на этот счет какие-то сомнения? – резко сказал Ивлин.
– Пожалуй, нет. Что бы мы ни делали, чтобы выпутать ее из этого положения, он не должен ничего знать.
– Я согласен с тобой! Но, Кестер… – он внезапно замолчал, бросив на брата полный раскаяния взгляд. – Мне не надо было говорить тебе об этом! Не могу понять, зачем я тебе это сказал. Я забыл, что ты все время был в отъезде, после того как мы вернулись из Оксфорда. Я хочу, чтобы ты забыл мои слова. Сможешь? – Выражение раскаяния исчезло, и на его лице появилась неизменная улыбка. – Она так поступила! Разумеется, если вдруг случайно ей что-нибудь напомнит об этом, то она вспомнит, но никак не иначе. В конце концов, дорогой, – продолжил он, в точности подражая капризному голосу матери, – это произошло так давно, и слезами горю не поможешь!
Леди Денвилл все же не зашла к своему блудному сыну до завтрака, поскольку Кит настойчиво убеждал ее не делать этого на том основании, что она нарушит его глубокий сон, вызванный отчасти усталостью и отчасти целебным отваром кормилицы Пиннер, рецепт которого был известен только ей.
Кит зашел к матери, когда она еще была облачена в воздушный пеньюар. Важная мисс Римптон тщательно укладывала ее локоны на парижский манер, и хотя она слегка присела перед ним в реверансе, как бы признавая отчасти права сына вторгаться к матери во время утреннего туалета, все-таки ее лицо выражало суровое неодобрение. Леди Денвилл хотела было сердечно приветствовать его светлость, но, по мнению мисс Римптон, ни один джентльмен, каким бы близким родственником он ни был, не должен был видеть ее госпожу, пока она не закончит свой утренний туалет.