Лайам долго не мог решиться встать. Ему не хотелось прикасаться к маленькому уродцу. В конце концов, когда тот, судя по дыханию, заснул, Лайам с трудом поднял руки и осторожно поднес их к груди. Его движения сковывала брезгливость, смешанная с непонятной заботливостью. Лайам приподнял спящего дракончика и положил на пол рядом с собой. Оказалось, что чешуйки его вовсе не жесткие и напоминают не металл, а скорее ткань – муар или вельвет, – мягкую и теплую. Когда Лайам перекладывал малыша, Фануил вздохнул. Дыхание было зловонным.
“Пахнет как от покойника”, – подумал Лайам и подавил невольную дрожь. Затем он откатился в сторону и встал на четвереньки, чувствуя, как его желудок норовит вывернуться наружу. Качество похмелья вполне соответствовало количеству выпитого спиртного.
“Мы одно целое”, – вспомнилось ему, и Лайам покачал головой. Он встал и, с трудом держась на ногах, заковылял к выходу. Шагнув через порог, он, повинуясь какому-то неясному порыву, оглянулся на Фануила. Сейчас, когда дракончик лежал на полу, он показался Лайаму совершенно безвредным. И, неожиданно для самого себя, Лайам вернулся, подобрал малыша, прижал к груди и принялся озираться, подыскивая для него какое-нибудь более подходящее место.
Ближайший к двери рабочий стол был пуст, и Лайам поместил Фануила туда. Уродец не шелохнулся, и Лайам, посмотрев еще раз, все ли в порядке, повернулся и вышел из комнаты.
Он дохромал до кухни, даже не попытавшись заглянуть в спальню Тарквина. Разламывающаяся голова и саднящее горло вынуждали его искать облегчения. Первое, что приходило в голову, это холодная вода и, возможно, кусок хлеба. Или горячая булочка. Потом Лайаму припомнилась сдоба, которой он угощался в Торквее, и его желудок жалобно забурчал. Стеклянная стена прихожей открывала прекрасный вид на морские дали. Восходящее солнце окрасило поверхность моря в розовый цвет. Вчерашние облака исчезли бесследно. Прихожую заполнял бодрящий утренний свет, и тень оконных переплетов лежала на деревянном полу, словно решетка.
На кухне Лайама встретило все то же таинственное свечение, уничтожающее все тени. Лайам обыскал все ящики и полки в хозяйстве Тарквина, надеясь найти хотя бы хлеб или воду. Вода обнаружилась в кувшине, стоявшем рядом с облицованной кафелем печью; она оказалась куда холоднее и вкуснее, чем можно было от нее ожидать.
“Магия Тарквина”, – подумал Лайам и скривился, вспомнив о рукояти ножа, торчавшей из груди старика.
Он поднес кувшин с водой к губам и принялся жадно пить, кашляя и задыхаясь – холод ломил зубы. Постепенно горький привкус во рту исчез. Возвращая кувшин на законное место, Лайам вдруг ощутил кожей исходящее от печи тепло и предпочел отступить подальше – на всякий случай.