Через какое-то время размышления Лайама были прерваны звуком тяжелых шагов и голосом госпожи Доркас. Почтенная домохозяйка говорила намеренно громко и несколько раз повторила “эдил Кессиас”. Она явно старалась предупредить своего постояльца. Лайам поспешно вскочил с тюфяка и отворил дверь прежде, чем посетитель успел постучать.
– Ренфорд! – произнес Кессиас, удивленно моргнув. – Это прекрасно, что я вас застал. Я к вам.
– Я так и понял, эдил Кессиас. Пожалуйста, заходите.
Лайам улыбнулся хозяйке дома, которая обеспокоено топталась на лестнице и делала ему большие глаза.
– Спасибо, что показали эдилу дорогу, госпожа Доркас.
Он намеренно подчеркнул правильное произношение слова.
– Боюсь, эдил, вы изрядно перепугали мою хозяйку, – продолжил Лайам, решительно затворив дверь. – Она думает, что вы собираетесь арестовать меня за убийство мастера Танаквиля.
Кессиас пригладил аккуратно подстриженную бороду и со спокойным любопытством оглядел мансарду.
– По правде говоря, Ренфорд, я могу это сделать. Я сегодня ознакомился с неким любопытным пергаментом.
Эдил остановился у стола, лениво поворошил лежащие там бумаги и мимоходом глянул в окно. Лайам прислонился к дверному косяку, стараясь принять непринужденную позу.
– И? – произнес он как можно небрежнее.
– И? Что – и? Ах, да. Я говорю – очень любопытный пергамент. Любопытнее самых любопытных. Это завещание мастера Танаквиля, написанное непосредственно в канцелярии герцога и заверенное личной печатью его высочества. Очень любопытное завещание.
– И что же в нем любопытного, эдил Кессиас?
Эдила явно интересовало что-то, лежащее на столе.
– Ренфорд, вы – ученый? – внезапно спросил он.
– Я получил какое-то образование… – начал Лайам, стараясь разглядеть из своего далека, какую бумагу эдил изучает.
– Похоже, Ренфорд, что Тарквин очень любил ученых. Он оставил все вам.
– Что?! – Лайам был настолько поражен, что с него слетела вся его деланная непринужденность. – Тарквин оставил все мне?!
– Участок, деньги, имущество – все. Вы удивлены?
– Еще бы! – От волнения Лайам стал заикаться. – Мы были едва знакомы!
– Похоже, вы все-таки были ему ближе, чем кто-либо другой. Это, дорогой Ренфорд, – уже улика, это сильный ход против вас.
Лайам почувствовал, что земля разверзается у него под ногами. Но тем не менее его голова заработала четко и ясно.
– Знаете, в давние годы, когда еще только-только учреждался ваш титул, досточтимый эдил, существовало одно – теперь полузабытое – правило: если обвинение против кого-то находили ложным, то обвинителя признавали виновным в содеянном преступлении, – холодно произнес Лайам.