– Динамит?
– Ты была великолепна, – поправился он. – Действительно. Я не думал, что Алвир потерпит это.
Она повернулась, внезапно вспыхнув в рассеянном свете факелов.
– Меня не касается, потерпит он это, как ты сказал, или нет. Но мне не следовало называть их дураками. Ни Алвира, ни, конечно, мою госпожу аббатису. Это было по меньшей мере грубо.
– Тогда покайся в этом на исповеди, – он опять притянул ее к себе, – ты добилась-таки своего.
Некоторое время она молча смотрела ему в глаза.
– Он прав, ведь так? – настойчиво шептала она. – Тьма в горах.
– Это то, что мне сказала Джил, – мягко ответил он. – Они ближе, чем мы думаем.
Она какое-то время стояла, обняв его, пристально глядя ему в лицо расширенными отчаянными глазами, словно бы не желая, чтобы это мгновение прошло. Но шум из повозки заставил ее отстраниться и склониться, чтобы вернуть своего любимого сына на место в его маленькое гнездышко в одеялах. Руди услышал ее шепот:
– Лежи смирно.
Секунду спустя она опять появилась.
– Тебе надо будет завести поводок для этого ребенка, когда он начнет ползать, – заметил Руди.
Она вздрогнула.
– Не напоминай мне, – и опять исчезла.
Конвой тронулся в путь. Ветер усилился, завывая в ущельях, обрушиваясь на путников железными когтями. Руди, спотыкаясь, брел за повозкой, ослепленный снегопадом, его пальцы в перчатках окоченели. Дорога тут была заброшенной, но в лучшем состоянии, чем дорога у Карста, с твердым покрытием ближе к середине, где оно еще не было взломано корнями деревьев. Все-таки из-за разъезжающегося снега идти было трудно, но Руди знал, что те, кто движется в хвосте конвоя, будут скользить по реке жидкой грязи.
Ветер и мрак сделали невидимым все вокруг, фигуры стражников, окружавших повозку, маячили тускло и хаотически, как призрачные тени в страшном сне.
Вспоминая наставления Ингольда, Руди пытался вызвать свет. Ему удалось создать большой рыхлый сияющий шар футах в трех перед собой, чтобы осветить путь. Но это усилие потребовало полного сосредоточения, и когда он скользил в снегу или шатался под зверским порывом ветра, свет становился тусклым и рассеивался.
Снег уплотнился в воздухе, как кружащаяся серая мука, повсюду вокруг него, кроме того места, где он пролетал, не тая, через колдовской свет, превращавший его в маленькую ревущую бурю алмазов, от которых у него болели глаза. Отсыревшие плащ и ботинки хлопали его по ногам, руки быстро переходили от нечувствительности к боли. В один момент, когда ветер ослаб, он услышал из повозки голос Минальды, ласково певшей своему сыну: