Взяв Жезл Жизни под мышку, я встал со своего места на передней скамье и, обращаясь к спикеру, словно императора в зале не было, произнес речь. Речь была не та, что написал Корпсмен, – его творчество отправилось в мусорную корзину, едва я его просмотрел. Билл состряпал обычную предвыборную речь, коей здесь было не место и не время.
Моя же была нейтральна и лаконична. Я составил ее из различных выступлений Бонфорта, перефразировав их для периода, предшествовавшего формированию временного правительства. Я насмерть стоял за улучшение дорог, и оздоровление климата, и выражал надежду, что каждый возлюбит ближнего своего, как добрые демократы любят своего императора, а он отвечает им взаимностью… Вышла настоящая лирическая поэма белым стихом, слов этак на пятьсот. Где не хватило старых речей Бонфорта – я просто импровизировал.
Галерку пришлось призывать к порядку.
Поднялся Родж и предложил утвердить названные мной кандидатуры. Минута. Возражений нет. Клерк опускает белый шар. Тогда я вышел вперед в сопровождении соратника по партии и члена оппозиции, углядев краем глаза, что депутаты посматривают на часы, гадая, поспеют ли на полуденный катер.
Я принес присягу императору, сделав поправку на Конституцию, поклялся свято блюсти и расширять права и привилегии Великой Ассамблеи, а также – права и свободы граждан Империи, где бы они ни находились, и конечно же – прилежно отправлять обязанности премьер-министра Его Величества. Капеллан хотел вставить слово, но это я пресек.
Какое-то время казалось, что говорю я спокойно, будто в кулуарах, либо за кулисами, однако вскоре я обнаружил, что из-за слез, застилающих глаза, почти ничего не вижу. Когда я закончил, Виллем шепнул:
– Добрый спектакль, Джозеф!
Не знаю, ко мне он обращался, или к старинному своему другу… И знать не хочу. Не стирая с лица слез, я дождался ухода Виллема и объявил сессию закрытой.
Диана Лтд в этот день пустила четыре дополнительных катера. Новая Батавия опустела. Остался в столице лишь двор, что-то около миллиона разных колбасников, кондитеров, ремесленников по части сувениров, да государственные служащие. Да еще – костяк нового кабинета.
Раз уж я, невзирая на «простуду», выступил в Великой Ассамблее, прятаться больше не имело смысла. Не может же премьер-министр пропасть неизвестно куда – толки пойдут. А в качестве главы партии, раскручивающей предвыборную кампанию, я просто обязан встречаться с людьми – хотя бы с некоторыми. Я и делал, что надо; и каждый день требовал отчета о здоровье Бонфорта. Он, конечно же, шел на поправку, однако медленно. Чапек сказал, если очень уж подопрет, Бонфорт сможет выйти к народу в любое время, но сам он, доктор Чапек, категорически против этого. Болезнь заставила Бонфорта похудеть почти на двадцать фунтов, и с координацией не все еще было ладно.