– Ну что ты резину тянешь, выкладывай сразу суть дела! – раздраженно сморщился управляющий.
– Так точно, Гарей Шайбекович! Так вот он у детей золото за бесценок скупает! Стало быть, поперек нашей дороги стоит…
– Ерунда! Какое там золото – мелочь сущая, – негромко проворчал Накышев. – Так вот я тебе и говорю, главный инженер, большой задаток вперед и все такое прочее… Он повернулся к десятнику:
– А ты пока иди, я сам в этом деле разберусь!.. Будет нам этот ворюга мешать – мы его быстро уберем…
«Смотри-ка, – думал Хисматулла, шагая с лопатой по берегу Юргашты, – еще вчера, кажется, акман-токман [14] опять собирался, вроде бы даже снежок пошел, а нынче-то благодать! Расплакалась наконец Юргашты после зимнего горя…»
Навстречу ему то и дело попадались старатели с веселыми, радостными лицами, они здоровались, щурясь от солнца, улыбались, и Хисматулла сам не мог не улыбнуться в ответ, потому что было уже ясно, что весна пришла окончательно, со всей щедростью своего света и тепла. И скоро будет вокруг шумно от свежей зелени, такой нежно-яркой, что поначалу больно будет глазам смотреть на нее, и небо с каждым днем станет наливаться голубизной, и чернокрылые чибисы пронзительно закричат: «Тиу-ви! Тиу-ви!» И если уже сейчас пылят по мокрому ноздреватому грязному снегу сережки орешника, то скоро зацветет и осина, и на южных склонах глинистых оврагов расцветут желтые корзинки мать-и-мачехи и нежно-голубоватые, матовые подснежники, а там медуница и лиловатые душистые колокольчики волчьего лыка, и затокуют тетерева на заре возле опушек и сырых просек, и вылезут из берлоги исхудалые после зимней спячки медведи, и найдется работа всем тем, кто не мог прокормиться зимой!
«Да, теперь уж очередей у конторы не будет, – усмехнувшись, подумал Хисматулла. – Уже и артели собираются, а как начнется настоящее половодье, в шахту и силком не заманишь!..»
Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд – навстречу шел высокий худой мужчина в черном бешмете, с еще более черной бородой. На бешмете у горла не хватало двух пуговиц, и в прорези виден был край рубашки и тонкий шнурок с амулетом. Внимательно глядя, мужчина прошел мимо, и видно было, что хотел поздороваться, но не решился. Хисматулла обернулся. Незнакомец тоже приостановился и смотрел в его сторону.
– Если душа не почувствует, то глаза не увидят, – сказал он, приблизившись. – Лицо-то у тебя, браток, знакомое, только вот не вспомню, где я тебя видел?
– А я тебя узнал сразу, – улыбнувшись, ответил Хисматулла. – Ты ведь курэзэ?
Кулсубай махнул рукой: