«Сейчас врежет», – зажмурился Загит.
Но Хаким вдруг переменил тон и, потянув сына за рукав, сказал ему почти ласково:
– Ну, сынок, чего ты боишься? Я же не чужой тебе… Скажи, кто тебе дал эти бумажки, и я тебя не трону, я ж не враг тебе…
«Может, сказать? – заколебался Загит. – И зачем я только ввязался в это дело? Пусть бы Гайзулла сам их прятал, где хочет, его-то пороть некому!» Он собрался уже во всем признаться отцу, как тот, видя, что мальчик молчит, и приняв это за отказ говорить, размахнулся и ударил сына по щеке:
– Ах ты, паршивец! Молчишь? От отца скрываешься? Ну погоди, вот сведу тебя к уряднику, он тебя заставит разговориться!..
Мальчик прикусил язык. «Ох, Хисматулла-агай говорил ведь, чтоб никому ни слова, а я чуть было не проболтался», – с испугом подумал он. Дверь скрипнула, и в дом, улыбаясь, вошел Султангали. Он хотел было поздороваться со старшим братом, но не успел ничего сказать, как заметил на коленях отца листовки, и тут же смекнул, в чем дело.
– Отец, если ты никому не скажешь, – тут же затараторил он, становясь впереди брата и оттирая его в сторону, – я тебе завтра чаю принесу!..
– Чаю? Какого чаю? – недовольно пробурчал Хаким. – Тут такие дела творятся, а он – чаю…
– Хорошего чая, в серебряной обертке!.. – не сдавался Султангали.
Хаким задумался, не спуская глаз с братьев.
– Так… Заодно, значит? Куда старший, туда и младший! Ну ладно, так и быть – уряднику я не скажу… Но нельзя же такое дело от муллы скрывать! Бумага-то неверными написана, грех для мусульманина держать ее у себя в доме!..
Хаким понурил голову, и в тишине стало слышно, как лает в соседнем дворе собака.
– Подумаешь, бумажка какая-то! – снова попытался подладиться к отцу Султангали. – Выбросить ее, и дело с концом! Что в ней такого?
– Беда в ней наша сидит, вот что такое! – вспылил Хаким. – Мне мулла сам говорил, если мусульманин с такой бумагой свяжется – тут же испортится, и болезнь на него найдет, и хворь, и род его угаснет! А ты говоришь – что такое… Да ее и в руках-то держать опасно, за один такой грех в ад попадешь! – Хаким с от вращением сбросил с колена листовки, сплюнул и вытер руки о штаны.
– Но ты же сам говорил, что врагу только на этом свете отомстить можно, а на том уже поздно будет, – тихо сказал Загит.
– Про какого это врага ты там болтаешь?
– Про царя…
В первую минуту Хаким не мог выговорить ни слова, потом лицо его исказилось от гнева, и бородка, как подвязанная на веревочке, быстро запрыгала в разные стороны.
– Ты что, в тюрьму захотел, поганец? Погубить всех хочешь? Через тебя и я за решетку сяду! Сопля ты окаянная! Смотри, если еще хоть одно такое слово от тебя услышу, так отлуплю, что и через месяц не встанешь!