– Ты самовар поставила?
– Поставила…
– А поставила варить суп для моего мужа? Ведь он уже скоро вернется, и ему надо сразу подать еду!..
Молодая женщина кивнула головой.
– Ну тогда вот что, пока твой сын спит, при бери в комнате у моего мужа…
Невестка покорно склонила голову и пошла в юрту. Ее мутило уже от жары и раздражения, но она постояла так с минуту, оглядывая юрту, и успокоилась. Зачем гневить аллаха? Она живет лучше и сытнее, чем тысячи и тысячи других женщин, ей грех жаловаться на судьбу…
Прибрав в горнице, невестка снова возвратилась во двор и подошла к котлу, в котором кипятили только молоко, разжигая очаг одной берестой. Оглянувшись на палас под деревом и увидев, что жены бая уже уснули после сытного обеда, она протянула ложку и зачерпнула немного сливок.
– Поди сюда, – тотчас окликнула ее Хуппиниса. – Ты убрала в комнате моего мужа?
Невестка кивнула головой.
– Тогда стопи старое масло, а то оно уже начинает портиться…
– Хорошо, – послушно сказала молодая женщина.
Шахарбану, лежавшая рядом с Хуппинисой, заворочалась, приподнялась на локте и, недовольно посмотрев 6 сторону Невестки, пробурчала:
– Только задремала, как опять разбудили… Неужели нельзя потише разговаривать?!.
Она поправила подушки, перевернулась на другой бок, и уже через минуту оттуда, где она лежала, донеслось громкое и старательное сопение – Шахарбану наконец удалось уснуть. Хуппиниса вздохнула и тоже закрыла глаза.
Более полугода просидел в тюрьме Хисматулла. После этого он пытался устроиться работать на прииске, но ему отказали, и старатели, боясь испортить отношения с администрацией, держались с ним осторожно и отчужденно. Даже Кулсубай не захотел с ним разговаривать.
– Иди, иди, – махнул он рукой. – Ты же знаешь, что у меня большая семья, я не могу рисковать…
Только Михаил, недавно вышедший из заключения, встретил его добро и весело.
– Что, браток, и ты в черный список попал? Ничего, все образуется! Ты пока вот что, езжай-ка в деревню, не мозоль им глаза, а осенью вернешься.
По совету Михаила, вернувшись в Сакмаево, Хисматулла не устраивал больше собраний у себя дома, и сам почти никуда не ходил.
«Видно, поумнел парень, – наблюдая за ним, думал Хажисултан-бай. – Хорошо бы привлечь его на свою сторону…» Через Сайдеямал он пригласил Хисматуллу на умэ [17] – сенокосную помощь, Хисматулла согласился.
В день помочи на джайляу просыпались рано. С вечера отточив косы, не ожидая, когда высохнет роса, затемно выходили гурьбой в поле. Лапти тут же становились мокрыми, от прохладного ветра по спине бежали мурашки, но скоро на востоке вслед за розовыми облаками поднимался ослепительный круг солнца, и луг словно оживал – на траве яркими светлячками блестела роса, тени углублялись и тянулись от сосен и елей и старых берез почти до середины поляны.