За дверью послышались легкие быстрые шаги, и, нагибая голову под притолокой, в избу вбежала Гульямал.
– Иди сюда, Гульямал, иди сюда, моя умница – Старуха обернулась к снохе. – Спасибо тебе за лапшу…
– Я пришла узнать, как ты, каенбикэ? [8] Помогло ли то, что я принесла от муллы?
– Да, я весь день полоскала эту бумажку в воде и пила, только от этого и полегчало, теперь совсем редко схватывает, слава аллаху! Хорошо, что ты родню не забываешь.
– Я ваша сноха, и я не должна быть не благодарной, – Гульямал повернулась к Хисматулле: – Тогда я пойду!.. На улице темно… Проводи меня.
– Сюда шла – не боялась? Вот и обратно так же пойдешь. Я спать хочу.
– Тогда я беспокоилась за твою мать и шла со своим беспокойством вдвоем, а теперь пойду одна. Вдруг кто-нибудь захочет меня испугать?
– Как же, тебя испугаешь! – хмыкнул Хисматулла. – Ты скорее сама любого шайтана испугаешь!
– Проводи, сынок, как же так? – попросила Сайдеямал. – Проводи, ведь она женщина…
Чтобы не огорчать мать, Хисматулла ощупью нашел на карах шапку и вышел.
На улице было светлее, чем в доме. Звезды вдоль и поперек рассыпались по черному, глубокому небу. Некоторые из них, на мгновение ярко вспыхнув, скатывались в сторону и гасли, оставляя за собой искрящийся белый свет.
«Как золотой песок, – подумал Хисматулла. – Мне бы несколько таких зернышек». И, увидев опять падающую звезду, прошептал скороговоркой:
– Семь звезд упадет, семь раз скажу, семь грехов скину…
– Звезды считаешь? – Гульямал тихонько подошла к Хисматулле сзади и прижалась всем телом к его спине. Руки у нее дрожали. Хисматулла резко высвободился.
Гульямал стояла перед ним, и раскосые темные глаза ее влажно блестели. Тяжелые волосы выбились из-под платка. Полные губы улыбались, чуть вздрагивая и обнажая сверкающую полоску зубов. Темный смуглый румянец горел на щеках. Только сейчас Хисматулла заметил, что она успела переодеться в новый белый чекмень, отделанный красным сукном и цветным бисером; чекмень распахнулся, и были видны два ряда стеклянных бус, яркая, в цветах, сорочка; в вырезе ее смутно белела грудь.
– Стыда у тебя нет, – сказал Хисматулла и отвернулся.
– Может, и нет, а все равно твоей Нафисе со мной не сравниться. Молока захочу – корова есть, поехать куда – лошадь, все свое и в полном достатке. Думаешь, кроме тебя, мне не найти больше никого? Да за такой, как я, каждый пойдет – только помани! Просто не хочу, чтобы чужие моим добром пользовались. А что у твоей Нафисы есть? Ничего, кроме вшей! Не забывай, за нее еще и калым платить надо!
– Не кричи так! Что о тебе подумают?