Был один из тех дней раннего лета, которые напоминают о существовании на свете осени. Моросил мелкий холодный дождь, было сумрачно и печально на холмах веселой Англии. Несмотря на все это, Греттир велел оседлать свою лошадь, поскольку ровно неделю назад принял железное решение совершать прогулки верхом ежедневно. Окрестности Ноттингама были им уже хорошо изучены. Он направлялся по ноттингамской дороге до ручья Валявка, а затем продолжал прогулку по лесной тропинке вдоль ручья мимо деревень Удавкино, Врагово, Сбродово, Лютово, Брюхово до Дериглазова, стоявшего несколько в стороне, а оттуда, минуя урочище Девять Изб, до Владыкиной Горы, что раскинулась сразу же за Гнилухой на большой ноттингамской дороге.
У шерифа Греттир краем уха слышал, что во Владыкиной Горе поднялся мятеж. Вроде, кого-то убили из властей – не то сборщика податей, не то монастырского надзирателя – и владыкинцы, надеясь на Локсли (а может, и из страха перед ним и его лесной бандой) упорно не выдают зачинщиков. Однако эти слухи не могли заставить молодого рыцаря отказаться от прогулки. Он не из тех, кто боится черни.
Греттир ехал не торопясь, надвинув капюшон на лицо. И земля, и небо, и верткий ручей Валявка были серо-коричневыми. Странный свет, исходивший с пасмурного неба, казался разбавленным влагой. Это освещение сбивало с толку. Греттира не оставляло чувство, будто он путешествует по таинственному подземному царству, где все вокруг вроде бы как на земле – и все же что-то неуловимое было не так, а вот что именно – не понять. И от этого становилось жутковато.
Ветер с криком, похожим на человеческий, мчался с холма на холм. Тяжелый мокрый плащ щелкал у юноши за спиной.
Он переехал ручей вброд и задумчиво углубился в чащу Шервудского леса. Вскоре потянулись деревни. Одинаковые черные дома тонули в лопухах и крапиве запущенных огородов – поработала оспа, скосившая два года назад не один десяток жизней. Часть домов пустовала; бревна завалились внутрь и торчали во все стороны, как обломки кости из открытой раны.
В Брюхово Греттир остановился возле покосившейся хижины, явно обитаемой, и постучал в дверь рукояткой кинжала. После долгой паузы и мышиной возни за дверью на пороге появилась корявая фигура неопределенного возраста, облаченная в серую мешковину. Бесцветные глаза скользнули по ногам лошади и, не поднявшись выше стремени, снова уткнулись в грязь.
– Дай мне молока, – сказал Греттир.
Добрая женщина тупо молчала, пытаясь, видимо, сообразить, что происходит. Потом на всякий случай она всхлипнула и невнятно запричитала, сопровождая мольбы подвыванием. Слушать ее было жутко и противно. Греттир бросил ей монету. Схватив деньги, она поглядела куда-то мимо и, повернувшись, ушла, волоча ноги. Греттир стоял у провалившегося порога, поскольку заходить внутрь этого жилища ему совершенно не хотелось. Женщина не появлялась. Раздраженный, Греттир грохнул кулаком в шаткую стену хижины. Снова послышалась слабая возня, и существо в мешковине, подслеповато щурясь, возникло вновь.