После ухода отца из семьи "к этой шлюхе домзаковской", как говорила Нила, после его случайной и нелепой смерти (упал на мосту пьяный в приступе эпилепсии - утром, когда спешил в школу, - и был задавлен тяжелым грузовиком, за рулем которого сидел непротрезвевший водитель) Байрон лишь изредка звонил в Шатов - матери либо деду, но домой не приезжал. И только после того, как рухнул его первый брак и бывшая жена, невзирая на все его ухищрения (лишь в суд он не стал обращаться), отказала ему во встречах с их сыном, Байрон стал проводить отпуск в Шатове. Развод резко осложнил его продвижение по службе, да вдобавок к тому времени умер главный его покровитель - тесть, служивший в Главной военной прокуратуре в генеральском чине. Его держали на мелкой уголовке, и он подчас спасал от провала самые гиблые дела, но к делам о коррупции в высших эшелонах военной власти, на которых многие делали карьеру (или ломали шею), Тавлинского и близко не подпускали. Он застрял в капитанах, в то время как иные из его сверстников успели сменить шапки на папахи. После второго развода на нем и вовсе поставили крест. Возвращаясь со службы, он запирался на три замка в своей пустой квартире (четырехкомнатную квартиру на Чистых Прудах, подаренную тестем и не оспоренную первой женой, он продал и переехал в двухкомнатную в Орехово-Борисове) и, отключив телефон, напивался в одиночку, пока не падал замертво.
Приезжая в Шатов, он даже с близкими держался высокомерно-замкнуто, избегая участливых взглядов матери и напряженно-испытующих взоров старика. Щеголявший своим умением с одного-двух взглядов разгадывать любую шахматную задачку, скрупулезно собирать факты и виртуозно их комбинировать, он и себе не хотел признаваться в том, что жизнь его пошла как-то не так, не туда, а попросту говоря - в провал, в круг бессмысленного существования. Лишь однажды старику удалось вызвать его на откровенность, но и тогда обстоятельного разговора не получилось. "Рано отчаиваться, - начал Тавлинский-старший, - ты еще не прошел земную жизнь до середины..." "Но оказался в сумрачном лесу, - с усмешкой подхватил игру Байрон, - утратив правый путь во тьме долины". Старик лишь покачал головой, уже тогда обритой наголо ("Бильярдный шар - значит, шар, а не куриное яйцо в пухе и перьях"). "Если мне память не изменяет, наш Алигьери в той долине обрел благо навсегда". "Девочки заждались. Пойду-ка я, если не возражаешь".
Тем летом он играл с девятилетней Дианой в шахматы и учил ее плавать. На речку хромоножка отваживалась выбираться только с наступлением вечера, место выбирали подальше от чужих глаз. Она без визга входила в воду по грудь и доверчиво обхватывала его за шею, если ему взбредало прокатить ее на себе до середины реки. К тому времени дед уже выстроил новый дом, поражавший воображение шатовцев, три четверти которых ютились в деревянных избушках, разгороженных фанерой на комнаты, украшенные картинками от конфетных коробок. В новом доме Диане выделили комнату с видом на реку. Иногда вечерами Байрон читал ей книжки на сон грядущий. Нила посмеивалась: "Цыпленок-то мой, Динка, говорит, что вырастет и выйдет замуж за Байрона". "Байрон умный, - тотчас откликалась Майя Михайловна. - Уж он-то найдет способ вовремя разочаровать принцессу".