Ноготь же все проявил. Смотрите, сказал ноготь, у кого что в голове.
— Ты бы еще и кожух надел, — с удовлетворением сказал Сорока Шпрехту. — Самое ведь время! Лето…
— Распух до неузнаваемости, — пожаловался Шпрехт. — Варя умела срезать как надо. А сейчас у нее руки слабые совсем. Да и ноги тоже. Не выдерживают минуты стояния… Сразу заваливается. И сердится на меня. Вот горе!
— Вон идет твой Панин! — сказал Сорока. — Опаздываешь, сосед, на конференцию, опаздываешь…
— Людочка плоха, — ответил Панин. — Опять сбилась с памяти.
— Мяукает? — сочувственно спросил Сорока.
— Да нет же! Вас вспоминает… Помните, как она чуть не упала, а вы подхватили ребенка?..
— Это было, — ответил Сорока. — Очень она была малокровная, очень… Надо было только что убитую, живую кровь пить, а ты умничал… Говорил, что я варвар. Думаешь, не помню?..
— Ну, в общем-то, варварство, конечно, — ответил Панин. — Что мы, вампиры? Но, скажу вам, если бы сейчас сказали — надо… Дал бы… Все бы дал, все…
— Бабку бы ей… Чтоб пошептала, — сказал Шпрехт. — Раньше это умели…
— Нет, Шпрехт, — ответил Сорока, — твой ум ниже нормы. Такое сказать. Бабку!
— Я бы и на бабку согласился, — вздохнул Панин. — На все согласился бы. Да и вы, думаю, тоже, — это он сказал Сороке.
И сбил того с легкого опьянения чувством превосходства, ибо не мог Сорока не согласиться с Паниным. Пошел бы и к бабке, и к дедке, и к черту в ступе. Даже зная, что все пустой номер.
— Эй, Панин! — сказал он. — Разве ж нет!
Шпрехт вынул ноги из чесанок и зарылся ими в землю.
— И-и-иии, — вышло из него горлом наслаждение, — и-и-иии…
— Вы осторожней, внесете инфекцию, вы же ковыряли ноготь, — сказал Панин.
— Вот именно, — добавил Сорока. — Тебе сейчас заражение самое то…
— Айнс, цвай, драй, фир, фюнф, зекс, зибен, ахт, нойн, цен… А потом эльф, цвельф и концы… И что тут можно сделать, если мне написано умереть от заражения крови? — философски ответил Шпрехт.
— Не совать лапу с нарывом в землю! — закричал Сорока. — Дураку ума! У него за плечами горный институт! Горный институт! — Сорока голосом передразнил Варю, и очень похоже.
— Институт тут ни при чем, — сказал Панин. — Но ногу лучше будет продезинфицировать в марганцовке.
— Найн! — звонко закричал Шпрехт. — Найн! У нее под подушкой пепельница, чтоб меня убить. Так я умру сам! Не буду я ее затруднять. Ей нужны силы, пусть побережет. Она будет плакать, вы увидите, будет! Она поймет, как я ее любил, а она меня не любила, нет! Я ей просто достался по жизни. Она любила того… первого… А я оперированный насквозь. На животе нет живого места.